- Черринг-Кросс, #2
Глава 41
Кимберли чуть ли не целый час пришлось разыскивать Лахлана, и только потому, что он нигде подолгу не задерживался, бесцельно бродя по поместью. В конце концов она встретила его на тропе, которая вела к озеру. Именно туда ее направил тот, кто последним видел Лахлана.
Похоже, долго у озера он не задержался. От воды дул холодный ветер, который скорее всего его и прогнал — Лахлан был легко одет. Он уже засунул руки в карманы, щеки раскраснелись от ветра, и зубы стучали. Но заметив Кимберли, он тепло улыбнулся ей.
— Ах, милочка, ты меня не пожалеешь? — спросил он без всяких предисловий.
— Как это? — удивилась она, подходя к нему.
— Мне нужно немного согреться.
С этими словами он просунул руки ей под пальто и, обняв, крепко прижал к себе. Когда заледеневшие руки прикоснулись к спине, она вздрогнула, а он рассмеялся.
— Так плохо, а?
— Нет, — призналась она, чуть краснея. — Только на одну секунду. Но ты так толком не согреешься. Тебе нужно к огню, и…
— Ты даже не представляешь, — пробормотал он у самого ее уха, — как быстро ты меня согреешь.
Она снова задрожала, но они оба знали, что на этот раз не от холода. К ее щеке прикоснулся его ледяной нос, она вздрогнула от неожиданности и, вскрикнув, отпрянула. Лахлан расхохотался. Кимберли тоже засмеялась, настолько заразительным был его смех.
Успокоившись, он театрально вздохнул и сказал:
— Ну хорошо, видно, придется погреться у огня — пока.
— Тебе надо было одеться потеплее, — укоризненно проговорила она, беря его под руку и направляясь к дому.
— Да нет, здесь еще тепло по сравнению с горной Шотландией.
— Я согласна, в Нортумберленде тоже намного холоднее. И сколько времени ты уже гуляешь?
— С тех пор как мы расстались. Кимберли осуждающе покачала головой:
— Считай, тебе повезло, если к вечеру не начнешь шмыгать носом.
— Ну, насколько я помню, я тебе должен простуду, Он озорно улыбнулся, и Кимберли снова покраснела. Она тоже не забыла, как он начал чихать, когда поцеловал ее. Чтобы отвлечься от воспоминаний, она заговорила, почему пошла его разыскивать.
— Я разговаривала с отцом, — выпалила она. Лахлан остановился и снова прижал ее к себе, удивив своим сочувствием.
— Мне очень жаль, милочка. Тебе было больно порвать с ним отношения?
— Нет, но…
Он прервал ее, сказав очень нежно:
— Со мной ты можешь не притворяться.
— Нет, Лахлан, у нас никогда не было теплых отношений. — Она чуть отстранилась, пытаясь убедить его. — Даже если я больше никогда его не увижу, это меня ничуть не огорчит. И я уверена, он сказал бы то же самое. Но он все-таки от меня не отрекся. То есть отрекся, но потом вроде передумал.
— Понял, что скандал ему повредит больше, чем тебе, да? Угу, я надеялся, что он сообразит… Ради тебя. Кимберли горько улыбнулась:
— Может быть, он и сообразил бы, но гораздо позднее, когда уже ничего нельзя было бы поправить. За все эти годы я хорошо узнала одно: когда он злится (а это бывает почти всегда), то не думает о последствиях.
Лахлан разжал руки в полном недоумении.
— Как тебе удалось его переубедить?
— Правильнее было бы сказать, что мне удалось с ним поторговаться.
— И что же ты могла ему предложить?
— Тебя.
Лахлан недоуменно уставился на нее. Кимберли рассмеялась и решила немного его подразнить. Взяв под руку, она повела его к дому. Сделав всего три шага, он встал как вкопанный и отказался идти дальше.
— Ты хочешь обойтись без объяснений, а, Ким?
— Наверное… если подумать…
Лахлан выжидательно вглядывался в ее лицо, но она ничего не говорила и только смотрела на него широко распахнутыми глазами. Он было снова удивился, однако ее выдала невольная улыбка, и спустя секунду он медленно покачал головой, улыбаясь ей в ответ. А когда протянул к ней руки, Кимберли поняла, что ей грозит мщение, и, вскрикнув, подобрала юбку и бросилась бежать по тропинке.
Конечно, смешно было надеяться от него убежать — через несколько секунд Лахлан ее настиг. Однако Кимберли никак не ожидала, что может так неловко упасть, и прямо на него. Лахлан же так сильно хохотал, что она подпрыгивала у него на груди.
— Ты с ума сошел, — укоризненно проговорила она, пытаясь встать. — Мы ведь не дети, знаешь ли.
— Я успокоюсь, милочка, когда буду опираться на палку и считать последние волосинки у себя на лысине. А может, я и тогда не перестану с тобой озорничать.
Кимберли строго на него посмотрела — но строгости хватило всего на несколько мгновений: он был как мальчишка — встрепанный, самодовольный! Да к тому же его слова звучали очень волнующе, и Кимберли не сомневалась, что он делал это специально, поскольку всегда пытался взбудоражить ее.
Она тут же покраснела, а он, увидев это, принялся ее целовать. Дальше — больше, и не успела Кимберли опомниться, как его рука оказалась у нее под юбкой. Прикосновение холодных пальцев к бедру так резко контрастировало с жаром его губ, что она задрожала от наслаждения — и холода.
Он смущенно посмотрел на нее.
— Признаться, такое… озорство не очень подходит к разгару зимы.
— Не говоря уж о том, что сюда может забрести кто угодно, — добавила она.
— Ну, это меня не смутило бы…
— А меня — да.
— Это скоро пройдет, милочка. Обещаю, ты быстренько к этому привыкнешь, как только я привезу тебя к себе.
Конечно, она снова покраснела! Надо надеяться, что ее смущение из-за подобных намеков тоже скоро пройдет, лицо не будет гореть, словно обожженное, даже после короткого разговора с ним.
— Прежде чем я разрешу тебе встать, — сказал он вдруг совершенно серьезно, — ты объяснишь мне, что произошло у тебя с отцом. Или ты уже забыла, почему оказалась на земле?
Она действительно забыла. Лахлан так хорошо умеет заставлять ее забывать обо всем на свете, когда обнимает, прижимает к себе и…
— Ну?
— Ну, я рассказала ему о небольшом затруднении Уиннифред, — сказала Кимберли.
— О небольшом затруднении?! Она вздохнула.
— Ну хорошо, о большом. И сказала, что если он по-прежнему хочет жениться на этой женщине, то ему следует раскошелиться на значительную сумму, которую она, тебе должна. И тогда ты мог бы — заметь, «мог бы», отказаться от судебного преследования.
Лахлан усадил ее на землю рядом с собой. Презрительно хмыкнув, он осведомился:
— И что, громко он смеялся?
— Он не смеялся. Отец отдаст тебе половину этой суммы. Остальное оплачу я.
— Ax вот как! Я должен забыть все тревоги и лишения, которые она… То есть как это — остальное оплатишь ты? У тебя есть собственные деньги?
— Да.
Он вдруг улыбнулся:
— Правда?
Лахлан так искренне обрадовался, что Кимберли невольно рассмеялась:
— Правда.
— Вот оно что! И когда ты хотела мне об этом сказать?
— Ну, наверное, вскоре после того, как мы поженились бы. Так вот, как я сказала, он вернет тебе половину суммы. Видишь ли, он по-прежнему хочет на ней жениться. Так что он готов — коли ты согласишься ей все простить — не отрекаться от меня, если я все-таки выйду за тебя замуж. По крайней мере он не будет отрекаться от меня во всеуслышание. Но относительно приданого он непоколебим. По-прежнему отказывается дать мое приданое шотландцу.
Она рассмеялась.
— Что ты смеешься?
— Я ему не сказала, но, понимаешь, получается одно и то же. Сумма, которую он тебе вернет, и мое приданое примерно одинаковы. Когда до него это дойдет, у него снова будет припадок ярости. Ну так как? Такой вариант для тебя приемлем?
Лахлан потер подбородок. Взгляд его выражал глубокое раздумье.
— Ну, не знаю, милочка. Надо будет об этом серьезно поразмыслить.
Она прищурилась.
— Тут не о чем… О, ты специально хочешь заставить его ждать, да?
Он широко раскрыл глаза, изображая невинное изумление.
— Ну неужели я способен на такое просто потому, что он ненавидит меня всеми печенками и не хочет выдать за меня свою единственную дочь? Просто потому, что он подлый и злобный и заслуживает, чтобы его немного помучили?
У Кимберли совершенно автоматически вырвалось слово, которое она часто слышала от Меган:
— Безусловно! Лахлан ухмыльнулся:
— До чего же мне нравится, когда ты считаешь, будто прекрасно меня знаешь. Но на этот раз… ты не ошиблась.
