- Семейство Мэлори, #3
ГЛАВА XVII
Джорджина плохо спала в эту ночь, а когда уснула, раздался окрик капитана.
– Покажи ногу, Джордж! – Это старый окрик матросов, означающий «подъем!» Она открыла глаза. Дневной свет заливал каюту, достаточно яркий для того, чтобы она поняла, что проспала.
Однако в этом оказались свои выгоды. Он был одет, слава Богу, хотя бы частично. Бриджи и чулки все-таки лучше, чем ничего. На ее глазах он облачился в черную шелковую рубашку того же стиля, что и белая, в которой он был вчера. Бриджи были тоже черными. Она подумала, что он стал похож на пирата. Она затаила дыхание, увидев в его ухе маленькую золотую серьгу, скрывавшуюся в золотых, еще не расчесанных волосах.
– Вы носите серьгу?
Он взглянул на нее своими зелеными глазами и поднял золотую бровь.
– Заметил-таки? И что ты думаешь об этом?
Ей нечего было сказать, кроме правды.
– Это делает вас похожим на пирата.
Его улыбка ослабла.
– Ты так думаешь?
Тогда она спросила сама:
– Зачем вы носите серьгу?
– А почему бы и нет?
А, собственно, какое ей дело, что он похож на пирата? Может быть, ему так нравится?
– Ладно, вставай, Джордж, – сказал он. – Утро уже.
Она слезла с гамака на пол. Он специально придумал называть ее Джордж, чтобы позлить. Дескать, более по-мужски звучит. Она знала, что многих Джорджей зовут «Джорджи», но никаких женщин, кроме «ее, так не называли.
– Не привык спать в гамаке, да?
Она взглянула на него, по горло сытая его предположениями.
– Видите ли…
– Я слышал, как ты ворочался всю ночь. Скрип этих веревок будил меня много раз. Но я не в обиде, уверяю тебя. Я даже хотел предложить тебе лечь со мной, чтобы ты больше не беспокоил меня.
Она покраснела, хотя это звучало так, как будто ему меньше всего хотелось этого. Она очень мало сомневалась в том, что он предложил бы и настоял на своем, не обращая внимания на ее протесты. Через ее труп.
– Этого больше не произойдет, капитан.
– Смотри. А теперь скажи, у тебя твердая рука?
– А в чем дело?
– Потому что ты побреешь мне щеки.
«Она? Но как?» Она снова почувствовала себя плохо. Она, наверное, должна сказать, что приближение к нему вызывает у нее приступы тошноты.
Она внутренне застонала. Ну как она может сказать ему такое? Это его так оскорбит, что неизвестно, как он поступит с ней. Он может сделать ее жизнь куда более несчастной, чем она уже есть.
– Я никогда никого не брил, капитан. Боюсь, что я порежу вас.
– Я искренне надеюсь, что нет, дорогой мальчик, поскольку это тоже входит в твои обязанности. И не только это. Заметь, что в это утро я вынужден был одеться сам.
Она была готова заплакать. Ну не было просто способа избежать близких контактов с ним. И он обязательно заметит, как она избегает этого. Да и как не заметить, если она будет бегать, чтобы ее вырвало, по нескольку раз в день?
«Но, может быть, причина не в нем. Может быть, это приступы морской болезни. Однако, когда она плавала у восточного берега со своими братьями, она не страдала от этого. Не страдала и тогда, когда через океан плыла в Англию. Значит, причина в нем». Но она могла бы сказать ему, что это морская болезнь, разве нет? Она почувствовала себя вдруг лучше и даже улыбнулась капитану, пообещав:
– Завтра мне будет лучше, капитан.
Почему, прежде чем коротко ответить ей, он долго смотрит на нее, она не знала.
– Хорошо. Я пойду посовещаюсь с Конни, а тебе даю десять минут, чтобы принести теплой воды и достать мои бритвы. Не заставляй меня ждать, Джордж.
Значит, он попенял ей на то, что ему пришлось одеваться самому, подумала она, когда за ним закрылась дверь. Он заставит ее снимать и надевать ему сапоги.
Она вздохнула, потом поняла, что ее оставили в каюте на несколько минут, чтобы она все успела сделать. Она, не колеблясь, помчалась к комоду. Не только приготовлениями к его бритью ей надо было заняться, но и себя привести в порядок. Когда Джеймс вошел в каюту, он ожидал увидеть Джорджи. И увидел. Увидел, как вспыхнули ее щечки. И был удивлен. Какой же, мать его, жопой он был, если не учитывал, что женщина, старающаяся не быть женщиной, должна все-таки мыться, менять одежду на корабле, где полно мужчин.
Он должен подумать и о таких вещах. И было бы лучше, чтобы его каюта стала для нее самым безопасным местом, где она не боялась бы, что ее вот-вот разоблачат. Его вина, что она прячет лицо в своих симпатичных голых коленках. Если бы она была действительно Джорджем, он бы не вышел с извинениями. Он вел себя так, как будто она действительно была Джорджем. Но она не была им, и, Господи, ситуация складывалась слишком необычная. Бедная девочка сидела без штанов, а он ворвался в комнату.
Джеймс посмотрел в потолок и пошел к кровати за сапогами. «Это уж слишком, – подумал он. – Она улыбается мне, и я возбуждаюсь. Она сидит на горшке, и я возбуждаюсь».
– Не обращай на меня внимания, Джордж, – сказал он, может быть, резче, чем хотел. – Я забыл сапоги.
– Капитан, пожалуйста…
– Да не стесняйся. Неужели ты думаешь, что никто из нас не пользуется этой вещью?
Ее стон показал ему, что он ничего не смог поделать, чтобы исправить ситуацию. Захватив сапоги, он вышел. Он боялся, что этот инцидент может все испортить. Некоторые женщины особенно щепетильны в таких вещах – мужчина никогда не должен видеть ничего подобного. А если увидел, никакие молитвы ему не помогут.
Черт подери, он не знал, как девушка отреагирует. Будет смеяться или краснеть. Или залезет под кровать и откажется оттуда вылезти. Он надеялся, что она из крепкого материала. Ее маскарад показывал, что она достаточно смелая девушка. Но он ничего не знал. И он на всякий случай приготовился к худшему.
Джорджина же не думала о том, чтобы прятаться под кроватью. Ее действия были проще. Она могла бы выпрыгнуть с корабля. Уйти в трюм к крысам до конца плавания или убить Джеймса Мэлори. И как она выглядела в его глазах, для нее значения не имело. Но когда она вышла на палубу, то услышала, как капитан раздавал наказания направо и налево и ни за что ни про что – как выразился один матрос, будто его в жопу укусили.
К ней снова вернулся здоровый цвет лица. Она возвратилась в каюту с теплой водой для бритья его лордства и представила себе, что он мог бы оказаться в таком же, как и она, положении.
Несколько минут спустя приоткрылась дверь, и Джорджина едва не рассмеялась, когда увидела, как капитан «Принцессы Анны» осторожненько эдак просунул голову в приоткрытую дверь, чтобы посмотреть, можно ли войти в каюту.
– Ну, готов ли ты перерезать мне глотку моими бритвами, паренек?
– Надеюсь, что не окажусь таким неуклюжим.
– Искренне разделяю твою надежду.
Он выглядел очень неуверенно. Это было смешно, это не шло мужику. Он сел к столу, на который она поставила тазик с водой. Бритвы были разложены на полотенце, рядом с которым лежало еще несколько полотенец; она уже взбила пену в чашке, приготовленной ею для этой цели. Его не было значительно дольше, чем десять минут, поэтому она успела привести каюту в порядок, заправить его кровать, убрать свою, подобрать снятую одежду, чтобы постирать ее потом. Единственное, чего она не успела, – накормить его завтраком. Но Шон О'Шон как раз готовил его в этот момент.
Глядя на се приготовления, он отметил:
– Выходит, ты уже делал это?
– Нет, но я видел, как это делали мои братья.
– Лучше, чем ничего не знать, полагаю. Ладно, давай.
Он стянул с себя рубашку, потом повернул стул и сел к ней лицом. Джорджина стояла и смотрела на него. Она не думала, что придется брить его полураздетым. В этом не было никакой целесообразности и необходимости. У нее под рукой лежали большие полотенца, которыми она могла бы обмотать его плечи, чтобы уберечь рубашку. Да, черт его подери, она все равно воспользуется ими.
Но когда она попыталась накрыть его полотенцами, он сбросил их.
– Если мне захочется, чтобы ты прикрыл меня, Джордж, я тебе сам скажу.
Мысль о том, чтобы перерезать ему горло, появлялась у нее все настойчивей. Если бы не было так противно и если бы не пришлось потом вытирать кровь, она могла бы поддаться этому импульсу. Вся его кожа вызывала у нее злость и отвращение, и это могло произойти в любой момент, случайно, конечно.
Она могла побрить его. Она должна это сделать. И лучше быстро, прежде чем начнется тошнота. Только не смотри вниз, Джорджи, или вверх, или вообще куда-либо, кроме его щетины. Она обычна и не может раздражать. Действуя вытянутой рукой, она быстро покрыла его щеки пеной. Но чтобы брить непосредственно, пришлось подойти ближе. Она смотрела на его щеки, сосредоточившись на своей задаче или стараясь сосредоточиться. Он снизу смотрел ей в глаза. Когда она встречалась с ним взглядом, ее пульс начинал учащенно биться. Он не отворачивался. Она же отводила глаза в сторону, продолжая чувствовать на себе его взгляд, от которого ее бросало в жар.
– Кончай краснеть, слушай, – сказал он. – Что за голая жопенка оказалась между мужчинами?
Она даже не думала об этом, мысленно проклиная и поливая его грязью. Но сейчас ее лицо стало горячим вдвойне, так что он не мог не сделать ей замечания.
– Не знаю, почему, должно быть, потому, что это моя каюта, – говорил он испытующе, – но я собираюсь извиниться перед тобой, Джордж, за то, что произошло ранее. Тебе подумалось, что в каюту ворвалась девка, мать ее.
– Простите, сэр.
– Не важно. Только, пожалуйста, в другой раз оставляй на двери знак, чтобы никто не входил. И клянусь, никто, мать их так, не войдет без моего разрешения.
Замок на двери был бы лучше, но она его не предложила. Она не ожидала этого разговора и была удивлена, что мужик оказался таким рассудительным и даже благородным, каким он быть не должен. Она теперь сможет даже принять ванну.
– Аккуратней, Джордж, мне нравится мое лицо. Оставь мне на нем немножко кожи, ладно?
Он так смотрел на нее, что она взорвалась.
– Тогда брейтесь сами! – и бросила бритву на стол.
Она отскочила от него, но его сухой тон остановил ее.
– О! У малыша есть характер, не так ли?
Глаза ее расширились от осознания, что она натворила. Застонав, она повернулась к нему и озабоченно сказала:
– Простите, капитан. Не знаю, что на меня нашло. Как бы там ни было, если быть честным, у меня нет характера. Можете спросить у Мака.
– Но я спрошу у тебя. Ты не боишься со мной быть откровенным, Джордж?
Это вызвало новый стон, хотя она и постаралась, чтобы он его не слышал.
– Нет, что вы? Да и с чего бы?
– Я тоже не вижу причин. Твой рост дает тебе преимущество. Знаешь, ты слишком мал, чтобы заковывать тебя в кандалы, и я не хочу прибегать к наказанию. Поэтому ты можешь откровенно говорить мне все, что ты против меня имеешь. Ведь у нас должны быть близкие, доверительные отношения.
– И вы не боитесь, если что-нибудь прозвучит неуважительно? – спросила она, поскольку не могла удержаться от искушения задавать вопросы.
– Да я сам задам их, если хочешь. Я же знаю, что может спросить парень твоего возраста. Но считаю, что это не обязательно, правда, Джордж?
– Не надо, сэр, конечно, не надо, – выкрикнула она, ужаснувшись от такого предложения.
– Тогда давай, заканчивай бритье. И постарайся быть чуточку поосторожней.
– Если вы… не будете говорить, я постараюсь сосредоточиться. – Она говорила теперь уважительным тоном. Но несмотря на это его бровь приподнялась. – Ну вы же сказали, что я могу говорить все, что у меня на уме, – сердито пробормотала она, шагнув вперед и занеся бритву. – А когда я этим занят, меня раздражает то, что вы делаете.
Другая бровь взвилась вверх, но уже в удивлении.
– Делаю что?
Она взмахнула рукой, направляя бритву к его лицу.
– Брови поднимаете.
– Боже милостивый, я просто балдею от твоей дикции.
– Вы думаете, это забавно?
– Я думаю, дорогой мальчик, что ты воспринимаешь меня слишком буквально. Когда я сказал, что ты можешь откровенно разговаривать со мной, это не означало, что ты можешь критиковать своего капитана. И, полагаю, ты понимаешь, что перешел границу дозволенного.
Она поняла. Это было все равно что пробовать воду на глубину, чтобы утонуть. Не слишком глубоко в любом случае.
– Простите, капитан.
– Думаю, мы вчера договорились, что ты будешь смотреть мне в глаза, когда извиняешься. Так было бы лучше. Тебе это неприятно, да?
«Дьявол подери, теперь он начал острить». Ей стало противно еще больше, особенно потому, что ей-то пошутить не удавалось.
– Чувствую, не в моих интересах отвечать вам, капитан.
Он расхохотался.
– Превосходно сказано, Джордж! Ты толковый парень.
Его восхищение ею завершилось тем, что он положил ей руку на плечо. Она потеряла равновесие и, чтобы не упасть, схватилась за его бедро. Они держали друг друга так, что корабль мог бы затонуть, а они бы и не заметили этого. Момент самозабвения длился всего несколько секунд – между ними как бы пробежал огонь за это короткое время. Капитан, очнувшись, сказал нетвердым голосом:
– С тех пор, как ты начал брить, Джордж, моя щетина отросла на дюйм. Надеюсь, до того, как мы приплывем в Ямайку, ты как-нибудь закончишь?
Джорджине было трудно отвечать, поэтому она подняла бритву и молча начала работу. Ее сердце гулко билось: могла ли она не схватиться за его ногу? Нет, не могла, пришлось.
Но когда она повернула его лицо, чтобы закончить с другой половиной, она увидела капельки крови. Не отдавая себе отчета, она нежно вытерла их своими пальцами.
– Я не нарочно.
Она сказала это очень мягко. Он же ответил еще мягче:
– Я знаю.
«О, Господи, опять накатывает тошнота», – подумала она.
