Глава 17

 Этот первый день в покоях лорда для Ровены тянулся бесконечно, даже несмотря на то что де Шавилль оставил ее одну в тот самый момент, когда натешился ею, — так же, как всегда поступала с ним она. Конечно, она останется прикованной к кровати. Око за око, И если он будет придерживаться в точности того, что он испытал в ее руках, то сегодня он больше не будет ее насиловать. Правда, ее удивило то, что он не стал дожидаться полночи, чтобы ее доставили к нему, так как именно в это время Гилберт привел ее к нему в первый раз.

 Тот первый раз… она была совершенно безграмотна в этих делах и испытала неожиданную и ужасную боль… Однако справедливости ради следует отметить, что каждый раз, когда он пытался сопротивляться ей, он тоже испытывал боль. Сегодня же для него все обошлось безболезненно. И она прежде не получала удовольствия от обладания им, в то время как он каждый раз испытывал, хоть и помимо своей воли, свое мужское удовольствие. К тому же, насилуя ее здесь, он все равно будет получать физическое удовольствие, а это было совсем несправедливо. То, что он мстит и получает удовольствие, вызывало у нее чувство глубокого возмущения.

 Око за око. Если он будет справедливым до конца, то она может ожидать, что он продержит ее прикованной к кровати только в течение трех ночей, а затем наутро третьего дня освободит ее. Она также могла ожидать, что на вторую и на третью ночь он постарается посетить ее по три раза, если сможет совершить это без ее ласк. Если же ему это не удастся, то ей страшно даже было подумать, что он может тогда сделать.

 Часы пролетали в полном безмолвии. Руки у нее занемели, но она поняла это только тогда, когда попыталась вытянуться. Сопровождаемая колющей болью, к ней стала возвращаться чувствительность. После этого она периодически осторожно шевелила руками, и можно было только догадываться, что бы с ними случилось, засни она надолго.

 Однако спать ей совсем не хотелось. С приближением ночи в комнате стало темнеть, но она не закрывала глаз. Ей нужно было облегчиться, но она постаралась подавить в себе это желание. Вдруг она осознала, что может опозорить его в постели. О Боже, вспомнила она, с него же никогда не снимали цепей, чтобы дать возможность облегчиться, — в этом ему помогала Милдред. Но когда Ровена представила, как это выглядело, ее обдало жаром от одной возможности такого унижения. А ему пришлось пройти через это. Тогда Ровена об этом даже не задумывалась. Ну, а если бы она и знала об этом в то время, что она могла сделать, чтобы предотвратить это? Гилберт не хотел, чтобы о присутствии в замке пленника знал кто-нибудь еще, кроме Ровены и Милдред, поэтому она не могла прислать к нему слугу, в присутствии которого эта операция могла бы быть менее затруднительной. Ей показалось, что он обладал способностью читать ее мысли даже через толстые каменные стены, ибо в этот момент в сопровождении служанки, несшей поднос с едой, в комнате появился лорд Фалкхерст и подошел к спинке кровати. Заметив Ровену, женщина замерла. В ее округлившихся темных глазах светилось любопытство, смешанное с ужасом. Уоррик даже не прикрыл Ровену, когда уходил от нее, в то время как она всегда, перед тем как уйти, накидывала на него банную простыню, с которой его захватили.

 — Поставь это, Инид, и принеси, что здесь еще нужно, — приказал он женщине.

 Инид поспешно ушла. Ее хозяин не заметил ее ухода, так как он смотрел на Ровену, которая старалась не замечать этого до тех пор, пока он не провел пальцем вдоль ее ноги, — это был его способ привлечь внимание. И тогда она взглянула на него, и в ее взгляде отражалась вся ненависть, которую он старался вызвать по отношению к себе.

 — О, что-то случилось? Мы, наконец, перестали бояться? — Он улыбнулся, но недобрая улыбка скорее являлась выражением злорадства, которое он все еще испытывал по поводу одержанной им победы. — Запомни, меня не расстраивает твоя ненависть ко мне. Мне это, скорее, даже нравится.

 Она закрыла глаза, чтобы он не мог видеть в них ненависть, которая радовала его. С ее стороны это было как бы маленькое возмездие, но он не позволил ей и этого.

 — Смотри на меня, — резко приказал он, а когда она сразу же подчинилась ему, он произнес: — Вот так-то лучше. В моем присутствии, женщина, ты будешь смотреть на меня до тех пор, пока я не разрешу тебе этого не делать. И не заставляй меня повторять это.

 Еще одна угроза. Они следовали одна за другой, хотя он никогда не говорил ей, что произойдет в случае неповиновения. Она одарила его еще одним недобрым взглядом, чтобы показать свое отношение к тому, что он говорил. А почему бы и нет, если ему этот взгляд нравился?

 Но он сменил тему разговора и объяснил ей цель своего визита.

 — Мне кажется, придется сделать еще одно исключение, принимая во внимание твой пол. Ты приставила ко мне женщину, чтобы та обслуживала меня. И я, будь в этом уверена, без всякого сомнения, приставил бы к тебе мужчину, но мне на ум не приходит никто, кому бы я мог доверить обслуживать тебя, так как в таком виде ты можешь пробудить похоть в любом мужчине. Поэтому тебе будет прислуживать Инид, у нее есть опыт ухода за ранеными и больными. К тому же она не сможет никому ничего рассказать, так как лишилась языка в то время, когда у Фалкхерста был другой хозяин.

 Выражение его лица снова стало жестоким, — таким, каким она его видела раньше, лицо человека, способного совершить любую жестокость. Так как она не сделала ничего такого, что бы могло послужить причиной такой перемены, она решила, что это произошло от воспоминания о том, что замком Фалкхерст владел кто-то другой.

 Но это выражение вскоре сменилось деланной улыбкой.

 — Однако я считаю, что не буду удовлетворен, если ты не пройдешь через все унижения, как и я. Поэтому я буду лично присутствовать, когда Инид будет обслуживать тебя, и ты не сможешь проигнорировать мое присутствие, я не разрешу тебе закрывать глаза или отворачиваться. Ты все время будешь смотреть на меня. Поняла?

 От страха Ровена не могла даже кивнуть, но, если бы была в состоянии, то разразилась бы бранью. Теперь она узнала еще одну причину его страданий — отчаяние оттого, что нет возможности ответного действия.

 Очень скоро появилась Инид и приступила к исполнению своих новых обязанностей. Помня об угрозе Уоррика, Ровена устремила свой взор на то место, где он стоял, прислонившись к стойке кровати, и стала думать об Инид. Несмотря на седые волосы, это была не очень старая женщина. Ей было около сорока лет. За исключением небольшой горбинки на носу, черты ее лица были правильными, кожа гладкая, без морщин. А еще у нее были очень проворные, умелые и к тому же нежные руки, за что Ровена будет ей вечно признательна.

 Наконец, самое худшее осталось позади, но это вторжение в ее частную жизнь было для нее хуже, чем изнасилование. По крайней мере, при изнасиловании он тоже был обнаженным, но она понимала, что заслуживает этого. И все же Уоррик сделал так, что при ее позоре присутствовало двое свидетелей, тогда как в его случае свидетель был только один.

 Она попыталась убедить себя в том, что он тоже страдал от подобной вещи и чувствовал то же, что и она, и именно поэтому он заставлял ее пройти через все это. В данном случае разницы между ними не было никакой. Как только у нее вытащили кляп, она отбросила все мысли, с помощью которых пыталась уйти от реальности, и высказала своему мучителю все, что о нем думала.

 — Вы самый презренный, самый жестокий из всех живущих людей. Вы в тысячу раз хуже Гилберта!

 Вместо ответа он обратился к служанке:

 — Мне наплевать, что она там говорит. Заткни ей рот едой, Инид, чтобы она жевала, а не болтала.

 — Ублю…

 Она чуть не задохнулась, когда ей в рот затолкнули большую ложку с едой. И не успела она прожевать пищу, как ей затолкнули вторую ложку. Инид пунктуально выполняла приказания своего хозяина, а Ровена уже собиралась быть вечно признательной ей. И прежде чем Ровена успела произнести еще слово, ей заткнули рот новым кляпом.

 После этого служанка была отпущена, а Уоррик, покинув свое место у спинки кровати, склонился над Ровеной. Его лицо снова было почти прекрасным.

 — Глупая женщина, — мягко произнес он. — Ты ловко придумала — переключить свое внимание на другое. Но если бы ты подчинилась мне, ты бы заметила, что в этот момент я только присутствовал и ни на что не обращал внимания. А теперь ты заслуживаешь наказания за свою несговорчивость. Догадываешься, что тебя ждет?

 Его рука дотронулась до ее поясницы, затем его пальцы, причинив ей сильную боль, проникли в сухое влагалище и замерли там. Однако, когда она не отреагировала, он не нахмурился, ибо помнил, как раньше она поддалась этим его действиям и убедила его, что она так же, как и он, не могла долго устоять.

 Медленно, с необыкновенной уверенностью он свободной рукой стал развязывать завязки своей одежды, а другую руку он держал у нее между ног. И по его приказу она должна была на все это смотреть.

 — Сопротивляйся, маленькая воровка, — тихо приказал он. — Сопротивляйся, как я, и ты поймешь, что телу наплевать на ненависть, злость и стыд. Тело — это простой сосуд с примитивными, но мощными инстинктами, основным из которых является старый как мир инстинкт воспроизведения потомства.

 Его плоть под туникой напряглась, и по выступу черной материи она поняла, что плоть достигла максимальной величины. Осознание этого довело ее до состояния экстаза; он ощутил влагу на своих пальцах, она застонала, поняв, что означала эта влага. Об этом же свидетельствовал его победный смех.

 Больше он нигде к ней не прикасался, а моментально оказался на ней и легко проник в ее тело. Это было всего лишь наказанием, а не частью его возмездия «око за око», ибо по его плану не предполагалось, что он будет принуждать ее к этому до следующего утра. Правда, для ее тела это не имело значения. Оно ликовало, хотя она сама изо всех сил боролась с этим, противилась этому, яростно протестовала против этого. Ровена испытывала удовольствие от его глубоких проникновений в ее плоть, сотрясавших ее, и этого нельзя было отрицать. И, Боже, помоги ей, Уоррик наблюдал, как она достигла оргазма, и она, затрепетав, вся запылала от удовольствия. Ее полная капитуляция перед его силой говорила о его умении. Но в этот раз она впервые тоже наблюдала за ним, и, когда он испытал такое же удовольствие, она увидела, как на какое-то мгновение жестокое выражение исчезло с его лица, и перед ней предстал действительно симпатичный мужчина, скрывавшийся до этого под маской ненависти.

 Ровена закрыла глаза, чтобы не видеть этого, и ей было все равно, убьет ли он ее за это или нет. А он всего-навсего рухнул лбом на подушку, прижавшись к ее виску, и тяжело дышал ей в ухо. И поднялся он не так быстро, как раньше. Когда он поднялся, дыхание его пришло в норму, и на лице было прежнее выражение. Он быстро завязал шнурки и, оглядев ее с ног до головы, провел пальцами по ее мягкой поднятой руке и остановил взгляд на все еще пылавшем лице.

 — Может быть, в следующий раз ты будешь выполнять мои приказания более точно. А может быть, и нет. — Его жестокие губы скривились в презрительной усмешке. — Ты не будешь отрицать, что я никогда не сдавался так легко, как ты. Интересно, что происходит с тобой, когда ты думаешь о том, сколько раз я приду к тебе ночью. А я не буду ждать ночи, так как не собираюсь жертвовать своим сном, как это делала ты. Ты напугана, маленькая воровка, или ты больше не считаешь мою месть такой отвратительной?

 Если бы не кляп, она бы плюнула ему в лицо. Он понял это по ее глазам и засмеялся.

 — Отлично. Мне бы не хотелось думать, что ты с нетерпением дожидаешься моего прихода. Твои визиты ко мне были отвратительными. И я думал только о том, как бы схватить тебя за твое мягкое горло и выдавить последнее дыхание из твоего маленького тела.

 То, что он дотронулся руками до ее горла и сжал его, не вызвало у Ровены тревоги. Она знала, что он был слишком жесток и безжалостен, и поэтому никогда не пойдет на убийство, чтобы прекратить ее мучения. Заметив, что она его не боится, он снял руки с ее горла и сдавил ей грудь.

 — Ты думаешь, что ты знаешь меня, не так ли? — съязвил он, явно недовольный ее поведением. — Подумай еще раз, женщина. Ты никогда не узнаешь меня настолько хорошо, чтобы понять, на что я способен, никогда не узнаешь, какие демоны ослепили меня и превратили в то, что я есть. Лучше молись о том, чтобы я был удовлетворен своей местью. А то, если мне все надоест, тебе очень может захотеться умереть.

 Если он хотел просто напугать ее этими словами, то он был чертовски изобретателен.