• И только сердце знает, #2

Глава 45

 Джоан собственноручно сшила свадебную одежду Милисент, отказавшись от чьей-либо помощи. Из-под ее рук вышло великолепное блио из желтовато-зеленого бархата, достойное королевы, богато украшенное драгоценными камнями и вышитое золотой канителью. Вместе с мантией такого же бархата, нижней туникой из золотистого атласа и тяжелым золотым поясом-цепью наряд весил почти столько же, сколько сама Милисент, поэтому ей не слишком хотелось его надевать. Однако она никогда не призналась бы в этом сестре, вложившей столько любви в прекрасное создание своего швейного искусства.

 Но прежде чем дамы леди Энн появились, дабы присутствовать при одевании невесты и помочь словом и делом, веселый юный паж в тюрбане принес другой костюм, перевязанный кружевными лентами и покоившийся на атласной подушке с бахромой.

 — Дар от вашего отца, — коротко объявил он.

 Развязав ленты, Милисент развернула блио из чудесной переливчатой ткани, хранившейся до сих пор среди отцовских сокровищ, привезенных из Святой Земли. В детстве она часами простаивала, любуясь блестящей материей. Мягкая, как пух, легкая, как шелк, она сверкала в утреннем свете так ослепительно, что не требовала никаких иных украшений, если не считать двух рядов мелких речных жемчужин, идущих по вырезу. Нижняя туника была из белоснежного шелка, расшитого серебряной нитью, отчего тоже блестела.

 Джоан, разумеется, разочарованно вздохнула, рассматривая оба платья, разложенных на кровати.

 — Не пойму, зачем папа велел сшить еще одно, прекрасно зная, что я не позволю тебе появиться на свадьбе в шоссах. И оно слишком тонкое для зимней погоды.

 — Ничего страшного, если надеть теплый плащ, — отмахнулась Милисент и благоговейно прошептала: — Только не смейся, но я думаю, что папа сам его сшил.

 Джоан искоса взглянула на сестру и спокойно заметила:

 — Кажется, я не так тебя расслышала.

 — Так. Я сказала почти то же самое вчера вечером, когда он признался, что любит рукодельничать и даже наряжал в свое время нашу матушку.

 — Что за странные шутки, — рассердилась Джоан. — Конечно, хорошо, что твое волнение немного улеглось, но все же нужно знать меру…

 — Посмотри на меня, — перебила Милисент. — Похоже, что я шучу? Поверь, именно он и сшил наряд. Взгляни на швы. Кто в Данбере, кроме тебя, конечно, способен так орудовать иглой? И кому, кроме тебя, он доверил бы ткань, которую хранил в сундуке еще со времен крестового похода?

 Джоан подняла подол блио и пощупала материю.

 — Никому, по крайней мере в Данбере. Но ведь он мог и найти кого-то в округе. Впрочем, это и не важно. Ты должна надеть его подарок.

 — Ты никак брала у меня уроки упрямства? — хмыкнула Милисент. — Не беспокойся, у меня будет немало возможностей носить и твое блио. Сама видишь, эти де Торпы принимают у себя даже королей.

 Несколько умиротворенная, Джоан шутливо ткнула сестру локтем в бок.

 — Все равно ты замерзнешь по пути в церковь.

 — Ну, ты этого не допустишь, — хихикнула Милисент. — И наверняка обрядишь меня в свой самый толстый плащ.

 — Да, и тот, который идеально подойдет к платью: из двустороннего белого бархата с песцовой опушкой.

 Болтовня с сестрой и вправду отвлекла Милисент, но тревога возвратилась с новой силой, как только шумной толпой вошли дамы. Скоро, слишком скоро ее облачили в свадебный наряд, и процессия направилась к церкви. И не успела она оглянуться, как стала законной женой Вулфрика де Торпа.

 Этот день почти не отложился в памяти Милисент. Девушка шагала, говорила, отвечала на вопросы, давала обеты верности мужу словно в тумане. Сбылись ее самые дурные предчувствия, и впереди — лишь мрак неизвестности и тоска. Дорога к церкви, длинная месса, наставления священника… будто в дурном сне. Даже празднество в большом зале воспринималось как громкий шум и грубые пьяные выкрики — гости и родственники от души веселились… Все, кроме нее.

 Последовавшая затем унизительная церемония проводов новобрачных в постель, когда десятки любопытных глаз ощупывали обнаженное тело девушки в поисках воображаемых увечий, уродств или недостатков, позволявших жениху с чистой совестью отказаться от нежеланной невесты, как ни странно, совершенно ее не тронула. Единственным утешением было то, что ни свадьба, ни этот ужас не оставили в душе никаких следов.

 Наконец новобрачные остались вдвоем.

 — Я уже говорил сегодня, как ты прекрасна? — осведомился Вулфрик — первая фраза, которую отчетливо расслышала Милисент. До сих пор реплики сливались в ее ушах в неясный гул.

 — Не помню.

 — Шучу, жена. Разве не я твердил это с самого утра? Ты действительно не помнишь? — удивился Вулфрик.

 — Конечно, помню, просто капризничаю, — вымученно улыбнулась она. Интересно, что еще было ей сказано за эти долгие часы? Она словно превратилась в камень, бесчувственную скалу, и ничто ее не трогало!

 Неожиданно Милисент сообразила, что немного пьяна, хотя не могла точно сказать, пила ли вино. Как неприятно сознавать, что весь день будто прошел мимо нее, как в бреду. И теперь обнаружить, что лежишь в постели в чем мать родила с голым мужчиной! Неужели она уже стала женщиной? Он взял ее или все еще впереди? Как бы она хотела оказаться за тридевять земель отсюда!

 — Мы… уже все кончено? — робко пробормотала она.

 Вулфрик рассмеялся. Милисент насупилась. Что тут забавного?

 — Как ни хотелось бы потерпеть, пока винные пары выветрятся у тебя из головы, я понял, что не могу больше ждать. И без того, кажется, ожидание тянулось вечно. Совершенно безвыходное положение, не находишь?

 — Ничего подобного, — решительно помотала головой Милисент. — Ни к чему спешить.

 Вулфрик хмыкнул. Милисент снова помрачнела: нашел себе развлечение!

 К сожалению, вместе с сознанием вернулись и ее чувства к мужу. И неприятные воспоминания о том, как она бушевала при виде Вулфрика, идущего в обнимку со шлюхой. Она почти слетела с кровати и метнулась бы к двери, но, на беду, потеряла простыню, прикрывавшую их обоих.

 На этот раз Вулфрик не мог не заметить внезапной перемены в невесте.

 — Ну, что на этот раз? — со вздохом спросил он.

 Нет, Вулфрик не узнает, как невыносима мысль о том, что он прикасался к этой женщине, да и к любой другой… и поэтому, чтобы скрыть боль, Милисент грубо бросила:

 — Надеюсь, ты хорошо отмылся после этой шлюхи?

 — К… какой шлюхи? — ошарашенно переспросил Вулфрик. Судя по лицу, он уже успел обо всем забыть.

 — А что, их было несколько? Не знаешь, о какой именно идет речь? — настаивала Милисент. — Той, с которой ты вчера вышел из зала!

 Вулфрик тупо уставился на нее и лишь через несколько секунд, что-то сообразив, разразился смехом:

 — Ты подумала, что я спал с ней?!

 И захохотал еще громче.

 На этот раз Милисент поняла почему. Ах да, ведь Джоан предупреждала сестру не судить слишком поспешно и, кажется, оказалась права. Вот поэтому он и потешается над ней!

 Милисент стало невыносимо стыдно, но она все же нашла в себе силы спросить:

 — Почему же ты в таком случае ее увел?

 — Чтобы выяснить, откуда она взялась и почему хлопочет в зале, накрывая столы к обеду, хотя не принадлежит к шеффордской челяди и никто не разрешал ей этим заниматься.

 — Это не служанка кого-то из гостей?

 — Нет, она сплела матери какую-то сказку о том, как попала в замок, поэтому та, заподозрив девку во лжи, велела мне ее допросить. Матушка боялась, что она подослана с тем, чтобы причинить зло нам, а в особенности тебе.

 Иисусе, так вот в чем истинная причина! Ну почему она об этом не подумала?!

 — И для этого было необходимо обнимать ее?

 Вулфрик пожал плечами.

 — Когда я вел ее из зала, ощутил, как она дрожит под моей рукой. Кроме того, хотел убедиться, что она не удерет от меня. Увы, как только мы оказались во дворе, она исчезла в толпе, и я так и не сумел ее найти. Ее побег лишний раз доказывает: она задумала что-то недоброе, поэтому вряд ли посмеет показаться здесь еще раз. Я послал людей на розыски.

 — Но как девица умудрилась проскользнуть в Шеффорд, если она не из этих мест?

 — Назвалась кузиной кузнеца. Он согласился подтвердить это соседям в обмен на ее благосклонность, но признался, как только я хорошенько его допросил.

 Милисент по-прежнему терзали угрызения совести за то, что посмела зря осудить ни в чем не повинного человека. Следовало бы попросить прощения, но Вулфрик, оказывается, еще не договорил.

 — Я позволяю тебе сколько угодно рвать и метать, но только не здесь, — предупредил он.

 — Рвать и метать? — недоуменно повторила она.

 — А как еще назвать приступы твоей безрассудной вспыльчивости? Короче говоря, где угодно, но не в супружеской постели. За порогом спальни ты оставишь все тревоги и заботы и станешь думать только о том, чтобы доставить мне удовольствие. Я, со своей стороны, обещаю поступать так же и буду заботиться лишь о твоем наслаждении. Согласна ты на такое? И помни, прежде чем ответишь, что я вообще могу запретить тебе гневаться.

 — Но ты не можешь управлять чьим-то гневом, — недоверчиво прошептала Милисент.

 — Верно, но вполне способен доставить тебе немало неприятностей при каждом его проявлении.

 — Собираешься выбить из меня непокорность? — выпалила девушка.

 — Нет, но одинокие часы, проведенные в соляре каждый раз, когда ты хотя бы повысишь голос, очень быстро научат тебя вежливости и приветливым улыбкам. Собственно говоря, не такая уж плохая мысль!

 Похоже, он поддразнивает ее, хотя толкует о необходимости запирать ее, и часто! Нет, рисковать опасно!

 — Я согласна, — пробормотала Милисент.

 — На что?

 — На твои условия! — воскликнула она.

 — Хм-м-м, и когда собираешься начать?

 Милисент вспыхнула и закрыла глаза, чтобы не видеть его улыбки. Она забавляет его и при этом должна идти на уступки! Как чертовски несправедливо! Они еще и дня не женаты, а он уже утверждает свою власть над ней!