• Семейство Рид, #2

Глава 14

 Ее смех продолжал звенеть в ушах Рейфела. Он предчувствовал, что никогда не забудет этих звуков, как и минут, проведенных наедине с Офелией.

 Рейфел и сам не предполагал, что начнет бросаться в нее снежками. Он как раз заканчивал завтрак, когда в окно увидел Офелию, и решил выйти из дома и присоединиться к ней. То, что последовало за этим, было совершенно неожиданным для обоих.

 Сегодня он едва узнал ее. Какая разница между женщиной, смело отвечавшей на обстрел снежками, и той особой, которую ненавидели окружающие. И она вела себя совершенно естественно, в этом Рейфел был уверен. Она не пыталась одурачить его, притворяясь, что полностью «изменилась». Просто он вдруг увидел еще одну сторону ее характера, недоступную остальным: восхитительную игривость.

 Он не жалел об этом своем порыве… а вот потом зашел слишком далеко. И повел себя как глупец, поцеловав ее. С его стороны это было вполне естественным желанием, а вот она могла подумать бог знает что. Но ее губы были так близки, смех переливался веселыми трелями, а сама она была невыразимо прекрасна! Он просто не смог устоять. Но потом вдруг ляпнул, что хотел проверить, действительно ли она неприятна на вкус. Какая чушь! Он мог бы придумать предлог получше – и так и сделал бы, не будь совершенно ошеломлен и околдован поцелуем.

 Рейфел нашел Офелию в гостиной. Она стояла перед окном, выходившим на задний двор. Следы их борьбы были видны повсюду, и измятый снег на том месте, где они возились на земле… Вспоминала ли она о том, как им было весело, или о поцелуе?! Хотя… не слишком ли он самоуверен, считая, что она думает о нем?

 Собственно говоря, о чем она думает, оставшись в одиночестве? Черт подери, его постоянно разбирает любопытство и желание побольше узнать о ней и о деталях, не имеющих ничего общего с причиной, по которой он привез ее сюда.

 – Готовы к пытке раскаленными угольями? – беспечно спросил он.

 Она даже не вздрогнула от неожиданности: должно быть, услышала его шаги. И не потрудилась спросить, что он имеет в виду. Ведь это Офелия первая упомянула пытку раскаленными угольями.

 Но он расслышал ее вздох.

 – Разумеется, – грустно ответила она.

 Сознание собственной вины! Оно внезапно захлестнуло Рейфела и едва не задушило. Прикусив губу, он смотрел вслед понурившейся девушке. Та направилась к дивану и села, не глядя ему в глаза.

 Какого черта? И почему он должен терзаться угрызениями совести из-за желания помочь ей? Не Рейфел, а Офелия только выиграет от его усилий… правда, он выйдет победителем в пари с Дунканом, но в масштабе предстоящих ему трудов это казалось такой безделицей! Особенно теперь, когда он осознал, что просто хочет помочь Офелии. Что-то повлияло на характер девушки, и, возможно, ему следует узнать, что именно.

 Он устроился рядом, отметив, что она поспешно отодвинулась.

 – Видите ли, я не кусаюсь, – с некоторым раздражением бросил он.

 – А мне кажется, что кусаетесь.

 – Это намек на поцелуй? Или на обещание поджарить вас на угольях?

 – И то, и другое.

 Она налила себе чашку чая из чайника, возвышавшегося на столе. Тут же стояла и корзинка со сладостями, но она даже не взглянула на них.

 – Можно и мне чашку?

 – Наливайте! – отрезала она.

 Уже лучше. Ему невыносимо видеть ее в таком состоянии. А уж когда она плачет… Куда спокойнее, когда она злится и сыплет колкостями.

 Ему пришлось налить себе чай. Боясь, что она снова начнет вздыхать, он заметил:

 – Оставлю пирожные вам. Вы слишком худы.

 Она впервые подняла на него глаза:

 – Вовсе нет!

 – И слишком бледны, – добавил он для пущего правдоподобия. – Ни малейшего румянца.

 – Как и должно быть.

 – А я думал, что вы хотите выглядеть наилучшим образом.

 – Я и так прекрасно выгляжу. И омерзительно красива.

 Омерзительно?! Погодите! Он верно расслышал?! И откуда такая горечь?

 – Да, – бодро согласился он. – Омерзительно. До тошноты.

 Голубые глаза подозрительно сузились:

 – И совершенно ни к чему это подчеркивать.

 – О, прошу прощения. Давайте лучше обсудим еще один из слухов, которые вы распускали.

 Если он хотел сбить ее с толку, так резко сменив тему, ничего не вышло. Она с любопытством взглянула на него:

 – Да, прошу вас, поясните. Я что-то не припомню ничего подобного.

 – Думаю, ваша подруга, вернее, бывшая подруга, не согласится с вами. На что там жаловалась Мейвис? Вы сказали, что она лгунья и всегда готова вонзить другу в спину кинжал?!

 – Нет, это говорила она. Я просто назвала ее лгуньей в присутствии Джейн и Эдит, наших общих подруг. Слишком долго она провоцировала меня, вот я и вспылила. Но дальше это не пошло. Я знала, что Джейн и Эдит никому ничего не скажут. Они любят Мейвис.

 – Но не вас?

 Офелия отвела глаза.

 – Я знаю, что вы подслушали мой второй разговор с Мейвис. Нет, Джейн и Эдит никогда не были истинными подругами, хотя всячески пресмыкались передо мной.

 – И это вас волнует?

 – Вот уж нет. Я вовсе не добиваюсь любви окружающих. Наоборот, делаю все, чтобы меня терпеть не могли.

 На его взгляд, заявление было столь бессмысленным, что он на несколько секунд потерял дар речи. И конечно, не поверил ни одному слову. Но почему она вообще сказала нечто подобное? Пытается оправдаться?

 – Никто не лезет вон из кожи, чтобы заслужить всеобщую нелюбовь, тем более намеренно. Это противоречит людской природе.

 Офелия просто пожала плечами:

 – Ну… если вы так говорите…

 Она даже не собирается оспаривать сказанное? Окончательно раздраженный ее видимым безразличием, Рейфел не сдержался:

 – В таком случае по каким же причинам вы намеренно отталкиваете от себя подруг?

 – Чтобы не гадать, искренни ли они со мной, особенно когда слышу фальшь в каждом слове.

 – Значит, вы никому не доверяете? Именно это хотите сказать?

 – Совершенно верно.

 – Полагаю, я тоже вхожу в число тех, кому доверять не следует?

 Честно говоря, Рейфел надеялся, что она уверит его в обратном. Но почему? Он и сам этого не понимал.

 – Разумеется. Вы тоже лгали мне, как и другие.

 – Черта с два! – вознегодовал он. – Я был абсолютно честен…

 Офелия презрительно фыркнула.

 – Но ведь это вы утверждали, что везете меня в Лондон. Во всяком случае, из ваших слов можно было заключить именно это. По-вашему, это не ложь?

 Рейфел залился краской. Что поделать, виновен…

 – Но у меня есть вполне веское оправдание. Я хотел избежать ваших истерик и благополучно сюда добраться.

 – Понятно. Вы добивались одного: чтобы я не смогла найти помощь, пока мы не окажемся в этой глуши. Или это тоже было сделано для моего блага? Впрочем, одно исключение или дюжина – какая разница? Мне нечего добавить.

 На этот раз щеки Рейфела побагровели.

 – Простите, что ввел вас в заблуждение ради собственного удобства. Но не стану извиняться за желание помочь вам.

 – О, можете не просить прощения за ложь. Я, подобно вам, и сама частенько говорю неправду ради своего удобства.

 – Это недостаток номер три?

 – Нет. Я не злостная лгунья и если вру, то исключительно намеренно и с определенной целью. Зато совершенно не контролирую свои истинные недостатки: нетерпеливость и вспыльчивость.

 – Вы не считаете дурным качеством склонность ко лжи?

 – Не стоит лицемерить и утверждать, что вы так считаете.

 – Именно, дорогая, но, видимо, в этом и кроется разница между нами. Я предпочитаю честность. Вы – наоборот.

 – Вовсе нет! – вскинулась она, но тут же призналась: – Раньше меня частенько грызла совесть.

 – И что же изменилось?

 – Все окружающие беззастенчиво мне лгали. Поэтому Мейвис была моей единственной настоящей подругой. Ей одной я доверяла, в полной уверенности, что она никогда меня не обманет. По крайней мере так было, пока я не оскорбила ее.

 – Не хотите это обсудить? – осторожно спросил он.

 – Нет, – обронила Офелия и надолго замолчала.

 И поскольку она признала, что может лгать без зазрения совести, он невольно задался вопросом, так ли уж она была правдива с ним. Эта мысль мучила Рейфела. Если она решила солгать, чтобы вернуться в Лондон…

 – Я обидела Мейвис не нарочно, – пробормотала она и тут же вскрикнула: – О Боже, теперь вы видите?!

 – Что именно? – нахмурился он.

 – Это и есть мой третий недостаток.

 – Какой? – озадаченно спросил он.

 – Я совершенно не могу держать рот на замке! И отвратительно реагирую на молчание!

 – И считаете это недостатком? – рассмеялся он.

 – Разумеется! – раздраженно бросила она. – Как бы вы чувствовали себя на моем месте, если бы хотели рассказать интересную историю, а ваш собеседник упорно молчал? Приходится сразу переходить к делу, и это совершенно портит то, что иначе могло бы считаться весьма остроумным анекдотом.

 Рейфел уже не скрывал смеха.

 – Из всех недостатков этот может считаться совершенно незначительным.

 – А я так не думаю, – негодующе заявила она.

 – У вас в запасе есть такая история?

 – Нет, я просто привела пример. Но к сожалению, мне и это не хочется сейчас обсуждать.

 – Понятно. Буду знать, – улыбнулся он. – Но давайте вернемся к Мейвис.

 – Лучше не надо.

 – Или мне снова замолчать?

 Она пронзила его яростным взглядом. На этот раз он умудрился не рассмеяться. Офелию так же легко вывести из себя, как и его сестру Аманду. Но предмет будущего разговора был вовсе не забавен.

 – Мейвис утверждала, что вы разрушаете чужие жизни. Или она преувеличила?

 – Вовсе нет. Уверена, многие мужчины, которых я отвергла, считают, что их жизнь навеки разрушена. Дункан оказался единственным, кто придерживался противоположного мнения. Он был уверен, что женитьба на мне – хуже всякого ада. Я думала точно также, особенно после того, как его дед расписал мне, насколько тосклива жизнь хозяйки Саммерс-Глейд.

 Дункан был готов жениться на Офелии, чтобы не погубить ее репутацию, если Мейвис расскажет всем, что видела их в спальне бывшей подруги. Все было совершенно невинно, но кто этому поверит, если поползут сплетни?! Рейфел сомневался, что на месте Дункана проявил бы такое благородство, особенно ради Офелии.

 – Надеюсь, не вы подстроили эту компрометирующую ситуацию, свидетельницей которой была Мейвис? – осведомился он.

 – Нет, но не воображайте, что я совсем уж ангел. В то время я была готова выйти замуж за Дункана, лишь бы поскорее с этим покончить. Решила, что он вполне подойдет, особенно в глазах моего отца. И считала, – ошибочно, как выяснилось, – что Дункан тоже не против, тем более что он больше не сердился за мою выходку. И вроде даже забыл, что я назвала его варваром. Знай я в то время, что он колеблется, возможно, действительно подстроила бы подобную ситуацию.

 Рейфел был окончательно сбит с толку. Почему, черт возьми, она выкладывает ему все это? А ведь он действительно воображал, что Офелия тут ни при чем.

 – И вы не видите в этом ничего скверного? – резко спросил он.

 – Нет, при условии, что в конце концов он был бы рад жениться на мне.

 Рейфел покачал головой:

 – Полагаю, вас трудно осуждать за подобные доводы, тем более что женщины заманивали мужчин в сети брака еще с начала времен. Лично мне такое поведение кажется махинациями худшего сорта, но я всего лишь рассуждаю с точки зрения мужчины.

 – Разумеется. Я и не ждала от вас ничего иного. Но, подчеркиваю, я ничего подобного не сделала бы, узнай, что Дункан ни в коем случае не был бы счастлив со мной.

 Может ли он ей верить? Скорее всего да, после всего, что она ему рассказала.

 – А теперь позвольте спросить, – продолжала Офелия, многозначительно глядя на него. – Если я, по вашим словам, занималась махинациями худшего сорта, чем они отличаются от всего, что сотворили вы? Держать меня пленницей, пока мое поведение не изменится… к вашему полному удовлетворению? Вы, со свойственной вам самоуверенностью, взяли дело в свои руки, не спросив, нуждаюсь ли я в вашей помощи, которая мне совершенно ни к чему. Поэтому ответьте, Рейф, если можете, в чем тут разница?

 Вид у нее был донельзя самодовольный. Очевидно, она вообразила, будто загнала его в угол.

 – Да, я вижу некоторое сходство, однако вам стоит шире смотреть на вещи. Поймать мужчину в сети нежеланного брака означает, что вы оба будете несчастны до конца жизни. Вы сами знаете, что без грязного скандала расторгнуть брак не представляется возможным. И вы действительно хотите сравнить это деяние с несколькими короткими неделями, которые никому не принесут зла и беды? А ведь после этого вы можете идти своей дорогой, став куда лучшим человеком, чем были до того!

 – Убирайтесь к черту!

 Рейфел скрыл улыбку:

 – Вы можете сколько угодно посылать меня туда, дорогая, но нимб святого довольно надежно прикреплен к моей голове. Вижу, вы совсем не умеете проигрывать.

 – И что из того? – парировала она. – Всего лишь еще один пункт к вашему проклятому списку моих дурных качеств! И вы отнюдь не ангел. Скорее уж самый настоящий дьявол, и прекрасно это знаете.

 – Ай-ай-ай! Опять вспыльчивость взяла верх! А ведь сейчас самое время попытаться накинуть на нее узду.

 Она ответила сухой улыбкой. Интересно, как ей это удалось, ведь взглядом она готова была его убить!

 – Да неужели? – В ее голосе звучал сарказм. – И что мы там обсуждали? Ах да, мою несчастную привычку портить людям жизнь. Вернемся к этому.

 Вскочив с дивана, она принялась расхаживать по комнате, что полностью отвлекло его от разговора. Слишком жадно он впился взглядом в ее покачивающиеся бедра, в развевающиеся юбки…

 – Кто это? – спросила она, останавливаясь перед портретом над каминной полкой.

 Он с трудом оторвал глаза от соблазнительной попки.

 – Моя бабушка Агата.

 Офелия оглянулась, вскинула брови и язвительно спросила:

 – Та самая женщина, от которой ваш дед скрывался в этом доме?

 – Нет, та самая, к которой он неизменно спешил. Собственно говоря, по мере того, как росли их дети, он все чаще привозил ее сюда, чтобы побыть с ней наедине.

 – Простите, – вдруг сказала она, к его неподдельному изумлению. – Я просто хотела вас подразнить. Но, полагаю, сегодня мне не до этого.

 Вид у нее действительно был покаянный, поэтому он решил успокоить ее.

 – Видите ли, с этой картиной связана занимательная история. Как-то, проезжая мимо, я увидел в реке художника. Бедняга пытался утопиться.

 – Хотите сказать, он купался?

 – В то время я тоже так подумал, поскольку день был теплым. Но нет, он действительно пытался утопиться, только у него ничего не получалось. Он продолжал то и дело выныривать на поверхность. Но не увидел, как по течению плывет вырванное с корнем дерево. Я закричал, пытаясь предупредить его. Но он не услышал, и дерево утянуло его на дно.

 – Но ведь вы спасли его?

 – К его полному бешенству, – усмехнулся Рейфел – Извергнув всю воду, которой наглотался, он даже попробовал поколотить меня. А потом разрыдался и стал объяснять, какую медвежью услугу я оказал ему. Оказалось, что он был так предан искусству, что отказывался заняться другой работой и голодал, поскольку никто не покупал его картины. Глупец жил в крошечной деревеньке, где никто не мог позволить себе такую роскошь, как портрет или пейзаж, а он даже не подумал перебраться в другое место.

 – Поэтому вы заказали ему портрет бабушки, чтобы помочь с деньгами?

 – Нет. Он нашел миниатюру, принадлежавшую моему деду, и нарисовал мне портрет в подарок. Я всего лишь перетащил бедолагу с его талантом в ближайший город, где он пользуется таким успехом, что вынужден отвергать часть предложений. Но он действительно талантлив, как видите. – Рейфел показал на портрет. – Я понял это, как только взглянул на его творение. Миниатюра не отдавала должное Агате, но художник сумел передать ее истинную сущность. Если верить моему отцу, именно такой она была в молодости. Я бы повесил портрет в Норфорд-Холле, но бабушка всегда расстраивается, когда его видит.

 – Но почему, если сходство так велико?

 Рейфел пожал плечами:

 – Навеки утерянная юность и тому подобная чепуха. С годами она ощущает это все острее.

 Офелия немного успокоилась, снова села рядом с ним. Откашлявшись, чтобы показать, что он возвращается к предыдущей теме, Рейфел осведомился:

 – Значит, вы хотите сказать, что не разрушили ничьих жизней?

 – Напротив. Я действительно испортила жизнь Мейвис. Следовало бы позволить ей выйти за того негодяя, в которого она влюбилась. Наверное, она была бы вполне счастлива с неверным мужем. Гораздо счастливее, чем сейчас.

 – Насколько я понимаю, вы украли его у Мейвис?

 – Господь с вами, конечно, нет! Мне еще шестнадцати не было, когда он попросил меня стать его женой. Задолго до того, как они познакомились. Он вечно надоедал мне, то и дело пытался украсть поцелуй. Наконец я попросила матушку больше не включать его в список гостей, что она и сделала. Тогда он стал ухаживать за моей лучшей подругой. Его стали приглашать во все дома, которые посещали мы. И он признался, что делает это только для того, чтобы быть ближе ко мне.

 – Вы не сказали ей?

 – Конечно, говорила, и не один раз. Но она только смеялась. Не верила ни единому моему слову. Уж очень сильно она увлеклась. Наконец я позволила ему поцеловать себя, зная, что сейчас должна войти Мейвис. Я пыталась дать ей все необходимые доказательства.

 – По-моему, это только оборвало все отношения между вами.

 – Так и было. Но ненадолго. Она плакала. Наговорила мне гадостей. Во всем обвинила меня. Но потом вернулась, сказала, что все понимает и прощает.

 – Очевидно, это не так.

 – Очевидно, – тихо согласилась Офелия. – После этого между нами уже не было прежней дружбы.

 В ее глазах светилось такое сожаление, что Рейфел почувствовал себя подлецом. Он хотел, чтобы она призналась в своих проступках, но в этом она не была виновата. Просто пыталась помочь подруге и в результате эту подругу потеряла.

 В этот момент он предпочел бы видеть ее разгневанной, поэтому прибег к самому быстрому способу:

 – Вот видите, совсем не трудно сдержать свою вспыльчивость.

 Офелия снова встала.

 – Каким образом? Воскресить тяжкие воспоминания? Если требуется именно это, благодарю вас, я обойдусь, – процедила она и вышла из комнаты.

 Он не пытался ее остановить. Она дала ему слишком много пищи для размышлений, особенно потому, что находила вполне достойное оправдание каждому якобы дурному поступку. Конечно, худшее еще впереди. Нужно выяснить, почему она так дурно обошлась с самой милой, самой доброй на свете женщиной Сабриной Ламберт.