Глава семнадцатая

 «Если в Лубинии так относятся к вернувшимся дочерям, то можно примерно представить себе, как поступают здесь с врагами». Алане захотелось стать принцессой хотя бы для того, чтобы поставить Кристофа Бекера на место.

 Она и раньше недолюбливала эту страну, а теперь и вовсе возненавидела ее. Если бы на кону не стояли человеческие жизни, девушка отказалась бы от своих притязаний быстрее, чем капитан и его гвардейцы успели бы глазом моргнуть! Ограниченный, примитивный невежа, как осмелился он вести себя так с Аланой, которая не сделала ничего плохого? Вероятно, ей следовало добровольно сдать оружие раньше – до того, как он сам его нашел. Это выглядело скверно. Но капитан так ее ошеломил, что она даже не подумала о последствиях!

 Алана выросла, ни разу не испытав такого страха, как сегодня. Паппи научил ее справляться с опасными ситуациями, но не с этим прежде неведомым чувством. Естественное негодование Аланы по поводу обращения с ней, смешанное со страхом, породили ощущение кошмара, от которого болезненно сжималась грудь.

 Она подозревала: капитан намеренно запугивает ее с целью заставить говорить то, что ему хочется слышать, а не правду. Господи, ни в коем случае нельзя сдаваться! От ее непоколебимой выдержки зависят жизни людей. Она должна собраться с духом. Нужно вызвать в себе более сильное чувство, чтобы подавить страх. Сообразив, что это может быть злость, Алана уставилась на железные прутья тюремной двери. Она заметила, что прутья расположены не слишком близко друг от друга. Мужчине между ними не протиснуться, но ей, возможно, удастся.

 Увы, слуга Борис явился раньше, чем Алана успела проверить свое предположение.

 – Вы ведь не собираетесь пристрелить меня? – шутливо крикнул он из-за двери.

 Это был глупый вопрос. Он не мог не знать, что у нее уже нет оружия, поэтому она не снизошла до ответа.

 Усмехаясь, он подошел ближе и установил на пол камеры маленькую, уже зажженную лампу, просунув ее сквозь решетку. Сейчас это было как нельзя кстати, потому что с наступлением ночи свет больше не проникал в высокие окна коридора. Единственным освещением камеры служили отблески свечей у входной двери.

 Потом Алана услышала, как Борис кряхтит, подтаскивая к решетке большую, тяжелую жаровню, которая была установлена у двери камеры. Растопив ее, он развернул вокруг хитроумную ширму, благодаря которой тепло направлялось в темницу Аланы.

 – Если бы вы не рассердили капитана так сильно, он бы не запирал вас здесь, – сказал ей слуга, – и позволил бы установить жаровню прямо в вашей комнате.

 «Это камера, а не комната!» – хотелось ей крикнуть, но она прикусила язык.

 Фактически, если бы не зарешеченная дверь, помещение могло бы считаться комнатой. Оно было просторнее, чем другие камеры, мимо которых проходила Алана, и казалось довольно комфортным – по всей вероятности, предназначалось для знатных или важных узников. Кровать узкая, без постельного белья, но с мягким матрацем – Алана проверила. На полу лежал овальный ковер, там стоял квадратный, похожий на пьедестал, стол и тот ненавистный стул, который она оставила стоять там, куда водрузил его капитан, позже усадив туда Алану.

 Борис терпеливо ждал ответа на его реплику. Он был молод, выбрит так же чисто, как его хозяин, с длинноватыми каштановыми волосами. Его бледно-голубые глаза светились умом.

 – Ничего другого я от варвара не ожидала, – отрезала она.

 – На вашем месте я бы не говорил ему этого.

 – Почему нет? Он слеп и глуп и не может отличить правду ото лжи, хоть кол ему на голове теши.

 Борис рассмеялся и оставил ее одну. Теперь, полностью одетой, ей удалось немного согреться, непрестанно меряя шагами свою темницу. Поначалу она радовалась теплу, исходящему от жаровни, но это длилось недолго.

 Комната быстро нагревалась. Алана закатала рукава. Затем немного ослабила корсет платья. Сняла ботинки, чулки и даже накрахмаленные нижние юбки. И все равно ей было невыносимо жарко. Когда до нее дошло, что это было устроено умышленно, с целью добиться от нее признания вины, ее гнев стал стремительно расти вместе с жарой.

 Она радовалась этому гневу. Его можно было контролировать. Паппи научил ее управлять эмоциями. Как прекрасно она держалась во время возмутительного допроса! Бекер даже не увидел ее гнева, настолько хорошо его скрывала Алана. Но эта жара ее просто добивала.

 Алана стала подумывать о том, чтобы позвать Бориса. Однако зачем тому приходить, если он нарочно устроил в камере парилку, в чем можно было не сомневаться. Никто, находясь в здравом уме, не раскалил бы жаровню до такой степени по ошибке. Алане пришло в голову, что нужно попытаться опрокинуть ширму, но та находилась за пределами досягаемости и можно было обжечься, дотягиваясь до нее. Пришлось просто отступить вглубь камеры, насколько это было возможно, повернуться к жару спиной и воспользоваться нижней юбкой для того, чтобы вытирать испарину с лица и шеи.

 К несчастью, жара вскоре измотала Алану, растопив ее гнев. Она улеглась на кровать, и постепенно пот на ее щеках смешался со слезами. Каким бы страшным ни казался ей капитан, еще больше она боялась, что он вообще не придет и не выпустит ее из камеры. Но еще через некоторое время у Аланы не осталось сил даже для того, чтобы жалеть себя. Она понимала, что становится удручающе безвольной, но не находила в себе решимости противостоять этому.

 Она почти уснула, когда услышала в полузабытьи приближающиеся тяжелые, по-военному четкие шаги и звук открывающейся двери тюремного блока. Алана попробовала сесть, но не смогла и оставила попытки. Она совсем упала духом и была мокрой от пота. Алана не открыла глаза, а лишь слегка приподняла веки, чтобы убедиться, что это капитан. Да, это был он, кажущийся еще более огромным и грозным, потому что явился сюда в длинной бесформенной шинели.

 Алана видела, как он остановился возле жаровни, потом выругался, опрокинул ширму на пол и оттолкнул ногой жаровню подальше от камеры. Проделав это, он посмотрел на свою пленницу и со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

 Последовавший за этим поток ругательств был столь витиеватым, что Алана не уловила и половины. А также не залилась стыдливым румянцем, поскольку ее лицо и без того было красным от жары. Она поняла, что пора собраться с силами. Капитан уже открывал дверь, чтобы войти в камеру. Но она все еще была слишком вялой, чтобы отреагировать.

 Он подхватил ее на руки и вынес оттуда. Это обеспокоило ее настолько, что она обрела дар речи, прошептав:

 – Поставьте меня.

 – Я отнесу тебя охладиться.

 – Значит, вы не собирались растопить меня?

 – Не таким же образом!

 Вспомнив его реплику о том, что она тает в его объятиях, как масло, Алана сообразила, что он имеет в виду не жаровню. Но прохладный ветерок, обдувавший Алану, пока капитан быстро нес ее по проходу, не вывел ее из ступора. Это сделал снег снаружи, заставивший ее открыть глаза. Он вынес ее во двор, к своему жилищу. В темноте беззвучно валил снег. На Алане он таял мгновенно, не задерживаясь на ее разогретой одежде. Но вскоре это грозило смениться ознобом из-за холода на дворе.

 – Хотите застудить меня до смерти? – пролепетала она.

 Он фыркнул:

 – Будь это настоящая зима, то я бы подыскал сугроб побольше, чтобы бросить тебя туда. Прекрасный способ охладиться.

 – Никаких сугробов тут нет. И поставьте меня наконец.

 – Босиком на снег?

 Только сейчас Алана вспомнила, что на ней нет ботинок, хотя одета она куда приличнее, чем в прошлую их встречу. Но снежинки, вившиеся вокруг лица Кристофа, напомнили ей и другую встречу. Боже правый, да это же тот самый грубиян, которого она видела на горной тропе! Вот, значит, с кем она имеет дело? С человеком, бесцеремонно лапавшим ее, чтобы позабавить своих подчиненных? Ну конечно! Можно было узнать его уже по тому, как он измывался над ней на протяжении целого дня! А ведь он знал! Почему же не сказал ничего, когда она описала ему их встречу и рассказала о браслете, похищенном одним из его людей?

 Он не стал дожидаться ответа Аланы или вообще не рассчитывал на таковой, а просто занес ее обратно и пошел по знакомому коридорчику, ведущему из гостиной в каземат. Алана вся сжалась, но он не понес ее в камеру, а остановился между двумя дверями посреди зала, одна из которых была открыта. Быстрый взгляд, брошенный туда, позволил определить, что там находится кухня. При виде Аланы повар удивленно поднял брови. Борис тоже сидел там, облокотившись на кухонный стол. Она не успела окинуть его уничтожающим взглядом за то, что он сделал, потому что Кристоф уже открыл дверь в другую комнату, где поставил Алану на пол.

 Это была спальня, его спальня. В ней не наблюдалось ничего спартанского или военного. Богато обставленная, такая спальня приличествовала бы любому аристократическому особняку, хотя и не самому большому. Это напомнило Алане, что капитан принадлежал к местной знати и, очевидно, был богат, раз позволил себе построить дом на территории дворца, где жил, пока служил королю. Прискорбно, что его манеры не соответствовали его положению.

 Несмотря на то, что он уже видел ее в неглиже, Алана сочла необходимым заметить:

 – Все это крайне неприлично!

 – Что именно? Что я предоставил тебе комнату, где ты можешь оправиться? Или решила, что я останусь и буду наблюдать?

 Она резко повернулась к нему спиной. Он хмыкнул, обронив:

 – В умывальнике есть вода. Когда будешь готова, приходи в гостиную ужинать.

 В гостиную? Ужинать? Не в тюремную камеру? Что ж, это звучало ободряюще. Но все же Алана была вынуждена признаться:

 – Мне нужно сменить одежду. Мое платье промокло и нуждается в стирке. А еще мне нужно принять ванну. И мои ботинки…

 – Достаточно. Подбери что-нибудь в моем гардеробе.

 Она повернулась к нему, чтобы заявить, что не собирается носить его одежду, но увидела только закрывающуюся дверь. Что ж, у нее нет выбора. По крайней мере, на двери имелся засов, предохранявший Алану от неожиданного вторжения.

 Ощущая прилив энергии, она поспешила к умывальнику, разделась догола и ополоснулась холодной водой. Вокруг сброшенной одежды образовалась лужа, пропитавшая изящный ковер Кристофа. Не обращая на это внимания, Алана вылила остатки воды себе на голову и хорошенько растерлась полотенцем.

 Она услышала, что в соседней комнате раздался какой-то грохот, но предположила, что это повар уронил какую-то кухонную утварь. Она настолько сосредоточенно рылась в гардеробе в поисках подходящей одежды, что даже не повернулась в сторону шума. Мундиры, сорочки, штаны, которые были слишком длинны, еще одна зимняя шинель, более толстая, чем та, которую уже видела Алана, белый халат. Она с досадой вздохнула.

 Она остановила выбор на одной из рубашек, которая, как выяснилось, едва доходила ей до колен. Требовалось что-нибудь подлиннее, типа ночной сорочки, но ничего похожего не удалось найти ни в гардеробе, ни в комоде, стоявшем рядом. Пришлось ограничиться белым халатом и рубашкой.

 Алана застегнула рубашку до самого горла и несколько раз подвернула рукава, чтобы они не закрывали руки. Кристоф забрал ее шпильки, поэтому она не смогла восстановить прическу, зато нашла на комоде гребень и тщательно расчесала волосы. Ей было страшно представить, как она выглядит, поэтому, если даже в спальне и имелось зеркало, она не стала его искать.

 Набрав полную грудь воздуха, она открыла дверь. Нужно было показать этому человеку свою уверенность, иначе он ей никогда не поверит. Он должен увидеть принцессу, а не испуганную мышь, в которую превратил ее в темнице. К несчастью, одеяние Аланы не способствовало горделивой осанке. Но внешний вид – лишь для самых поверхностных суждений, напомнила себе она. Главное, чтобы она сама знала, кто она такая.