Глава сорок вторая

 Поездка по горам в обратном направлении прошла гораздо быстрее, поскольку на этот раз снегопад закончился и не препятствовал им. Алане даже удалось полюбоваться великолепными видами с высоты, но она была слишком сердита, чтобы оценить их по достоинству. Солнце не освещало дорогу, по которой они ехали, из-за укутывающих горные вершины облаков, но внизу в долинах было солнечно.

 Остаток пути Кристоф предоставил Алане молча кипеть от злости. Он мог бы попытаться оправдаться за то, что намерен удерживать ее в Лубинии против воли, и даже извиниться, но не посчитал это необходимым. Тоже отмалчивался, вот и все.

 У каретного двора, откуда они отправились в путь, он снова пересадил ее на своего коня, и они поехали во дворец. Лишь когда его руки вновь обхватили ее, он спросил как ни в чем не бывало:

 – Ты заметила, что Хельга ни разу не обратилась к тебе по имени? Как же звали ее дочь?

 До сих пор такая мысль не приходила Алане в голову. Господи, она даже не знает своего настоящего имени! Очень уж была огорчена реакцией Хельги на новость о том, что ее дочь жива. Ведь Хельга даже ни разу не обняла Алану! Боже мой, но именно это захотела бы сделать любая мать.

 Но Алана все еще злилась на Кристофа из-за его намерения использовать ее для поимки Паппи, поэтому просто пробормотала себе под нос:

 – Она не была уверена до конца.

 Кристоф саркастически фыркнул. Алана настаивала:

 – Я понимаю, ты не можешь преодолеть подозрительность своей натуры, но ты прекрасно знаешь, что это ни о чем не говорит.

 – Разве? Она до смерти перепугалась, когда я назвал тебя ее дочерью. Это было не просто волнение, Алана. Это был неприкрытый страх. Она что-то скрывает. И она постоянно лгала. Это было очевидно.

 – Черт возьми, но что она может скрывать, помимо страха лишиться своего роскошного жилья? Этим и объясняется ее поведение. Ты ведь даже не попытался убедить ее, что никто ее не прогонит. Наоборот, ты потребовал ответов на вопросы, которые много лет назад ей уже задавал Фредерик. Ты вернул ей ту боль! А я только хотела узнать, что побудило ее поменять младенцев местами. Кроме того, ее очень испугало упоминание о Паппи. Разумеется, она боится его, после всего что он сделал.

 Алана считала, что сумела найти достаточно убедительные доводы, не пришедшие Кристофу в голову, и рассеяла его подозрения, так как он больше ничего не сказал по этому поводу. Но когда они добрались до дворца, он направил коня не к своему жилищу, а остановил посреди двора, бросил поводья гвардейцу, опустил Алану на землю, взял за руку и потащил прямиком во дворец.

 Она сразу поняла, зачем.

 – О господи! – вскричала она, упираясь. – Я знаю, что ты задумал. Прекрати! Я не хочу быть его дочерью. Уж лучше пусть будет Хельга!

 – Не тебе выбирать.

 – Не смей ничего ему говорить! Зачем пробуждать напрасные надежды? Замкнутость Хельги вполне объяснима, и, боюсь, со мной это никак не связано. Она просто слишком нервничала, чтобы сказать прямо. Скорее всего, это было вызвано твоим присутствием.

 – Я не собираюсь ничего ему говорить… пока.

 – Тогда почему ты ведешь меня во дворец?

 – Чтобы вы познакомились. Может, Фредерик пожелает извиниться перед тобой за такую долгую разлуку с матерью.

 Кристоф лгал! Алана это знала. Она с силой набросилась на него, чтобы освободиться от его хватки. В запале поскользнулась на утоптанном снегу, так что некоторое время он тащил ее волоком, после чего, когда она угомонилась, поднял и нес остаток пути на руках.

 Так он и вошел во дворец, но и там не поставил Алану на пол. Он понес ее по коридорам, пересек приемную для простолюдинов и направился в следующее помещение. Это был не тронный зал, как она предполагала, а широкий холл с несколькими комнатами, ковровой дорожкой по центру и двойными дверями в торце, которые уж точно вели в королевские покои.

 Поскольку было еще рано, Кристоф, очевидно, ожидал застать Фредерика на месте.

 Она сделала последнюю попытку избежать встречи, взмолившись:

 – Пожалуйста, не надо.

 – Я должен. – Это все, что он сказал.

 Ему не пришлось стучать, чтобы войти, поскольку стражники немедленно распахнули двери при его приближении. Его походка была стремительной, а лицо, как замечала Алана при каждом взгляде украдкой, преисполнено мрачной решимости. Пройдя через последние двери, Кристоф и не подумал поставить ее на ноги. Зато отрывисто отдал приказ очистить комнату. Она услышала торопливое шарканье ног. Никто не протестовал. Как-никак, он являлся командиром дворцовой гвардии, так что здесь его решения не обсуждались и не оспаривались.

 Алана не видела, кто остался в комнате вместе с ними. С того самого момента, когда последние двери распахнулись перед ними, она прятала лицо на груди Кристофа. Но тут он опустил ее на пол, и она бросила на него разъяренный взгляд, который мог длиться бесконечно долго, если бы он резко не повернул ее спиной к себе.

 Больше ему не пришлось сдерживать ее. Алана замерла, глядя на человека, которого она уже видела прежде на маленьком портрете в приемной. Правда, он был гораздо старше, но Алана запомнила портрет достаточно хорошо и легко узнала короля.

 Он стоял, выпрямившись во весь рост, на возвышении, где располагались два трона. В величественном облачении, хотя и без короны на голове. Король вопросительно посмотрел на Кристофа, ожидая объяснений. Но Кристоф не произнес ни единого слова. Тогда королевский взор обратился на Алану и уже не отрывался от нее.

 – О господи! – произнес Фредерик благоговейно.

 Было понятно, что он потрясен, поэтому другие слова и не требовались. Она почувствовала то же самое, почувствовала в ту же секунду, посмотрев в его глаза, что он точно знает, кто она такая. Эмоции, которые бурлили в ней, было невозможно описать. Она находилась лицом к лицу со своим отцом, своим настоящим отцом. Она представить не могла, что будет настолько потрясена встречей.

 Папа.

 Она всего лишь обозначила это слово губами, боясь произнести его вслух. Если надежда напрасна, если Алана ошиблась в своей догадке, основанной лишь на чувствах, то разочарование попросту убьет ее. Но Фредерик уже спешил к ней, девушка сделала несколько шагов навстречу, чтобы сократить разделяющее их расстояние. И тут же очутилась в его объятиях. И вся ее нежность, вся любовь сосредоточились в одном единственном слове, которое она повторила уже громче:

 – Папа.

 Она плакала. Она ничего не могла поделать с собой. А еще смеялась. И с этим тоже ничего не могла поделать. А Фредерик не выпускал ее из объятий, прижимая к себе слишком сильно, но как же иначе! И не имело никакого значения, что он король.

 Ничто не могло нарушить обретенного счастья… Даже голос Кристофа, тихо бормотавшего ругательства за их спинами.