Глава 17

 – Вы все еще здесь? – спросила Джейни, когда Брук вошла в кухню.

 Ее вопрос застиг Брук врасплох. Джейни была очень хорошенькой, а чудесные рыжие волосы и ярко-зеленые глаза делали ее настоящей красавицей, выделяя из всех остальных девушек. Но сейчас Джейни с обвиняющим видом уставилась на Брук. А ведь та считала, что за обедом смогла завоевать симпатию слуг!

 – А почему мне здесь не быть? – спросила она.

 – Потому что он сильно разозлился, когда я передала слова тетушки насчет обеда для его детей.

 – А, это? – Брук плотнее сжала губы, чтобы не улыбнуться. Да, ему это точно не могло понравиться.

 В этот момент Марша резко отвернулась от стола, на котором рубила мясо. Не выпуская ножа из рук, кухарка рассерженно заявила:

 – Это все, что вы можете сказать? Повезло, что он не отослал нас в деревню! Мы служим ему, миледи, не вам… пока.

 – Я понимаю, кому вы должны быть верны. Только и вы поймите: как бы яростно он ни пытался вытолкать меня за двери, я не уйду. Вы также должны принимать в расчет то, что его мучают лихорадка и боль, так что, когда я его вылечу, он, возможно, даже не вспомнит, что в этом деле вы приняли мою сторону.

 – Вы его лечите?

 – Да. Мы с моей горничной поставим его на ноги гораздо скорее, чем это сделает его доктор. Так что, пожалуйста, принесите два подноса с ужином в комнату виконта. Ровно в семь вечера. Я буду ужинать с ним.

 От таких новостей женщины явно растерялись. Значит, она проводит время с лордом! Выходя из дома через кухонную дверь, Брук слышала, как они шепчутся за ее спиной. Оставалось надеяться, что они больше не станут принимать чью-то сторону, по крайней мере в битве за нормальную еду.

 Поскольку остаток дня был свободным, Брук хотела пройтись по дому, но способного составить ей компанию Гейбриела рядом не было, так что она решила побаловать себя прогулкой на Ребел.

 Когда кобылу привели с пастбища, Арнольд Бискейн уточнил границы земель. Деревня Россдейл была к западу, и туда можно было добраться пешком. За ней высились холмы и лежали долины. Морское побережье – к востоку, в двух днях неспешной езды. Все, как она и предполагала, но расстояние можно преодолеть быстрее, если скакать во весь опор.

 Наконец Арнольд показал на север:

 – Если заедете в лес, знайте, что слишком отдалились от дома.

 – Лес – не во владениях Вулфа?

 – Только частично, миледи.

 Он также предупредил ее, что она, чтобы не заблудиться, не должна выпускать из виду дорожные знаки.

 Брук спрятала усмешку. Некоторые мужчины любят обращаться с женщинами как с малыми детьми. Она не возражала против советов дяди Гейбриела, потому что тот наверняка желал ей добра. Но она взволновалась, услышав, что где-то недалеко есть лес, и помчалась в том направлении. Алфрида, которая любила лес и густые заросли, будет довольна.

 На обратном пути между домом Вулфов и деревней она заметила церковь. Может, они с Домиником обвенчаются здесь?

 За церковью находилось кладбище. Брук решила остановиться и посмотреть, здесь ли похоронена Элоиза. Надпись на ее надгробье может указывать причину смерти. Брук очень хотела разгадать тайну. Но на церковном дворе были похоронены только жители деревни. Склеп Вулфов находился в самой глубине, но его дверь была закрыта. Значит, ничего узнать не удастся.

 Брук сильно опаздывала, поэтому снова заглянула на кухню и попросила слуг задержать ужин на сорок пять минут, чтобы она успела принять ванну, а кроме того потребовала нагреть воду и прислать в ее комнату. По крайней мере на этот раз она не услышала возражений.

 Вместе со слугами, несшими ведра, прибыла и Алфрида. Она осталась помочь Брук раздеться, и пока та мылась, вынула платье на смену тому, которое пропахло лошадиным потом. Но Брук хотела что-то более нарядное, о чем ей и сказала.

 – Намерена обольстить его сегодня?

 – Нет, просто надеюсь выглядеть хорошенькой.

 – Ты красива независимо от того, что носишь, куколка. Тогда желтое? Оно подчеркивает яркость твоих зеленых глаз.

 Платье подчеркивало не только глаза, но сейчас Брук это не смутило, хотя она постоянно испытывала смущение во время его примерок. Это было ее первое вечернее платье к будущему сезону.

 Ей и прежде шили платья фасона «ампир», но в их вырезы не надо было заправлять косынку. Желтое платье было без рукавов, с узкой, расшитой золотым бисером оборкой по вырезу.

 Конечно, платье обнажало слишком много. Смущение смущением, но Брук находила нынешнюю моду достаточно удобной. Тонкий, мягкий муслин облегал груди и свободно ниспадал до щиколоток. Под платье она надела панталоны телесного цвета. Когда ей впервые это предложили, Брук рассмеялась, но портниха Харриет объяснила, что все модные дамы носят такое белье, потому что должно казаться, будто под платьем в стиле ампир ничего нет.

 Пытаясь отвлечь внимание от своей голой шеи и груди, Брук надела принесенный Алфридой кулон: камею на серебряной цепочке. Вместе с новым гардеробом ей отдали шкатулку с украшениями, там не было ничего для нее ценного – просто недорогие безделушки в тон платьям, выбранным для нее Харриет. Камея тоже была дешевой. Единственной достойной вещью был изумрудный гарнитур, который Брук предстояло надеть на первый бал.

 Она опять опаздывала, поскольку предстояло еще уложить волосы в модную прическу, так, чтобы короткие локоны обрамляли ее лоб и виски.

 – Поспеши с моими волосами, пожалуйста, – встревожено попросила Брук. – Я опаздываю на ужин с волком.

 – Вздор! – отмахнулась Алфрида. – Ты будешь такой прекрасной, что он сразу поймет: ожидание того стоило. Поэтому оставайся спокойной и помни свой план – заставить его тебя полюбить.

 Легче сказать, чем сделать. Но возможно, он не собирается ее ждать и пошлет кого-то за едой. Собственно говоря, она на это надеялась. Голодный волк – нелюбезный волк. И кого она дурачит? Он никогда не будет с ней любезен. Нет, рычанье – лучшее, на что она может надеяться.

 По пути к двери Брук попросила Алфриду поспешить на кухню и приказать, чтобы ее ужин был немедленно прислан в его комнату. Если, конечно, Доминик уже потребовал свой. Потом она тихо постучала в дверь его комнаты, но, поскольку он ее ожидал, не стала ждать разрешения войти. Час ужина прошел, но было еще не темно. В июне солнце садилось так поздно, что ламп еще не зажигали. На этот раз Доминик был в комнате один.

 Он по-прежнему полусидел в постели, опираясь спиной о подушки. Но, по крайней мере, надел ночную сорочку с распахнутым на груди воротом. И он причесался! Хотя и не побрился. Щетина на щеках и подбородке стала темнее. Но возможно, он чувствует себя лучше…

 – Что это вы на себя напялили? – прорычал он, когда она подошла к кровати.

 Когда его взгляд жадно впился в ее низкое декольте, Брук смутилась, но не замедлила шаг. Пусть она любит удобные платья по нынешней моде, но никогда не привыкнет к низким вырезам, столь популярным в Лондоне.

 – Я всегда так одеваюсь к ужину, – солгала она.

 – Только не здесь и не со мной.

 Она была так рада это слышать, что улыбнулась:

 – Как хотите. Я могу быть очень сговорчивой.

 Доминик фыркнул. И поскольку он уже показал себя грубым животным, она добавила:

 – Полагаю, нет нужды спрашивать, как вы поживаете сегодня вечером? Совсем не лучше.

 – Я голоден, вот что со мной! Дважды передо мной извинялись и приводили причины, по которым не могут сейчас принести ужин. Как вы умудрились заколдовать мою кухарку?

 – Я никого не заколдовывала, – учтиво ответила она. – Дело в том, что совершенно очевидно: ваши слуги вовсе меня не любят.

 – Почему же слушаются не меня, а вас? – завопил он.

 – Потому что я леди, разумеется, – подчеркнула она. – А слуги, если они, конечно, боятся серьезных последствий, не смеют выступать против леди. Должно быть, ваша лихорадка не позволила вам это вспомнить. Кроме того, все ваши попытки уморить меня голодом, пока я еще здесь, не увенчаются успехом. По крайней мере подождите, пока оправитесь от раны настолько, чтобы самому охранять кухню. Потому что пока я намерена выгнать вашу кухарку метлой и сама готовить себе еду, если придется, конечно. Так что вам, возможно, захочется пересмотреть этот гнусный план. Сожженный хлеб и ничего больше? В самом деле!

 Его лицо еще больше покраснело. Ей стоило бы тоже рассердиться. Но когда она в итоге получила вполне приличный обед, его попытка уморить ее голодом показалась ей смешной. Поэтому Брук попыталась немного его улестить:

 – Ужин принесут с минуты на минуту. Ну а пока…

 Он перестал кричать и, кажется, вообще не имел больше желания разговаривать, так что она осмотрела рану.

 – Выглядит немного лучше, – с радостью сообщила Брук. – Кожа не такая красная…

 Она поспешила в ванную, чтобы сделать новую порцию мази. А когда вернулась к кровати, оказалось, что Доминик по-прежнему смотрит на нее со злобой. Брук очень удивилась, когда он перехватил ее запястье. Это произошло в тот момент, когда она потянулась к ране.

 – Вы ближайшая родственница человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Это должно было бы ужасать вас. Почему же ничего подобного не происходит?

 Брук помолчала. Если бы она считала, что должна его бояться, возможно, она боялась бы. Но он не знает, какие чувства она испытывает к брату. Наверное, придется ему сказать.

 – Потому что, верите вы или нет, я тоже ненавижу Роберта. И предпочитаю быть здесь, с вами, каким бы угрюмым животным вы ни были, а не в кругу собственной семьи.

 – Может, перестанете постоянно меня обзывать?

 – Для этого у меня должна появиться причина.

 Пока что она говорила любезно. И даже улыбалась ему, что, очевидно, сбивало его с толку. Хорошо! Прекрасное начало! Пусть сгорает от любопытства! Главное – застать его врасплох.

 – С чего это вам вдруг ненавидеть брата?

 Она никогда никому этого не говорила, кроме Алфриды, конечно. Ей не стоило рассказывать обо всем Доминику, но неожиданно захотелось поделиться.

 – Он ненавидел меня с самого рождения. Не знаю почему. Но он часто приходил по ночам в мою спальню, затыкал мне рот ладонью и бил, оставляя синяки там, где их закрывала одежда, и обещал убить меня, если кому-то расскажу. Я была слишком мала, чтобы запереть дверь. Мне было всего-то четыре-пять лет. Большинство людей не помнят себя в этом возрасте, но эти побои я никогда не смогу забыть и простить. Как-то он слег в постель на насколько недель, а я радовалась. Он заслужил все это!

 А потом Алфрида узнала, что вытворяет Роберт, и стала спать на топчане в комнате Брук и запирать дверь, чтобы помешать ночным визитам. Она делала это почти два года, хотя Роберт перестал приходить, обнаружив, что для него дверь всегда заперта.

 – Вы желали ему зла? – неожиданно спросил Доминик.

 Она рассмеялась.

 – Воображаете, будто я могу сделать так, чтобы все мои желания исполнялись?

 – А разве нет?

 – Вот уж не думала, что вы суеверны! Впрочем, если уж верите в проклятия, что тут скажешь! Но будь у меня такой талант, я бы ни за что не приехала сюда, не так ли? Уехала бы в Лондон на сезон и вышла бы замуж.

 – Это все? И вы бы не хотели чего-то более заманчивого?

 Она неожиданно поняла, что они ведут обычную беседу, обычным тоном, что никто из них не рычит и не огрызается.

 – Именно этого я ждала последние два года.

 Эта мечта помогла ей вытерпеть и вынести последние два года. Она пережила их легче, чем все остальные до этого. Перспектива была такой волнующей, а поездка обещала стать началом новой, лучшей, возможно, даже счастливой жизни. Обещала возможность сбежать от этой семьи. Но этот мужчина тоже может дать ей все это, не так ли? По крайней мере, возможность сбежать.

 Поэтому Брук так разозлилась, услышав от него:

 – Знаете, у меня нет причин верить в вашу ненависть к брату и есть все причины верить, что вы лжете.

 – Как это верно! Но я не чувствую необходимости убеждать вас в чем бы то ни было, так что мне все равно, верите вы или нет. Вы спросили, я ответила. И раз уж мы исповедуемся друг другу…

 – Мы не исповедуемся друг другу.

 Она проигнорировала его замечание и продолжила:

 – Должна предупредить, что я не всегда и далеко не всякому открываю свои чувства. Я давно привыкла держать их при себе.

 – Почему?

 – Потому что альтернатива может быть… неприятной, – призналась Брук и хотела было добавить, что альтернатива может быть неприятной для нее, но не решилась. Она не старалась перетянуть Доминика на свою сторону, рассказав о жизни в своей родной семье и пробудив жалость к себе, если он вообще способен на жалость.

 – Значит, вместо той легкой бессмысленной болтовни, которую я слышу, вы на самом деле кипите гневом? Именно на это намекаете?

 Она недоуменно моргнула, но тут же рассмеялась.

 – Совершенно верно. Очень часто впадаю в ярость, но не сейчас. Раньше, как вы могли заметить, я злилась, и не сумела это от вас скрыть, потому что…

 – Но как я узнаю, скрываете вы или показываете истинные чувства? – вставил он.

 – Вам это будет трудно. Не стоит ли просто договориться быть друг с другом откровенными?

 – Надеюсь, вы не пробудете здесь достаточно долго, чтобы это имело какое-то значение.

 После того, как была честна с ним и так много о себе рассказала, Брук надеялась услышать не это.

 – Но я буду продолжать делиться с вами моими чувствами. Вы тоже уже это делаете. Так что полагаю, нам ни к чему об этом договариваться.

 И если он даже сейчас не может понять, что ему, наконец, удалось ее разозлить, значит, он просто слеп.

 Но Доминик не ответил, потому что принесли ужин и он, наконец, отпустил ее запястье. Брук едва не рассмеялась: очевидно, он злится, потому что голоден, и чем скорее она наложит мазь, тем скорее он сможет поесть.

 Она быстро смазала травяной кашицей рану и вокруг швов.

 – Пусть высыхает, пока мы едим. Перед уходом я перевяжу вам ногу, чтобы мазь не осыпалась во сне.

 – Знаете, что я не хочу вашей помощи? – процедил он.

 – Да, вы достаточно ясно дали это понять.

 – Почему же упорствуете?

 – Как я уже упомянула раньше, вы будете моим мужем, так что мой долг – помогать вам.

 – Ваша жизнь здесь никогда не будет приятной. Вам нужно подумать об этом и очень тщательно, а также понять, что у вас есть только один выход.

 Брук презрительно вскинула брови:

 – Уехать? Это единственный выход, которого у меня нет. Так что может, это вам следует подумать и смиренно принять поражение, – если знаете, как это делается.

 – Убирайтесь!

 Она едва не выпалила «заставь меня», но проглотила слова. Необходимо запретить себе так легко поддаваться гневу! И откуда берется ее готовность постоянно с ним скандалить? Не будь он прикован к постели, она не посмела бы так себя вести. А травы Алфриды быстро поднимут его на ноги. И она полная идиотка, что способствует этому!