• Вайоминг, #3

Глава 28

 

 Касси так никогда и не узнала, что произошло между ее родителями той ночью в амбаре — если что-то и в самом деле произошло. Мать просто отказалась говорить об этом. Отец порой поддразнивал любопытствующую Касси, говорил, что они просто перестали вести себя как дети. Слова эти можно было понимать как угодно. Но все же родители, похоже, заключили нечто вроде перемирия. По крайней мере начали разговаривать друг с другом. В разговорах этих не обсуждались личные темы, но все же это было общение — пусть настороженное, неуверенное, словно они впервые встретили друг друга, но тем не менее общение.

 Катарина даже настояла на том, чтобы отложить свой с Касси отъезд на «после праздников», так что впервые за десять лет Касси встречала Рождество вместе с обоими родителями. Ей удалось еще раз повидать Дженни, на службе в церкви. На этот раз Дженни была там вместе со своим мужем — Маккейли-старший настоял-таки на своем, — и она улучила минутку шепнуть Касси, что все мужчины Маккейли относятся к ней «как к королеве». Поскольку женщины в этом семействе не верховодили уже давно, то в ближайшем будущем намечались любопытные перемены.

 И разумеется, весь городок без устали обсуждал поведение Маккейли-старшего и Дороти, Мейбл Кох на ходу шепнула Касси — на случай, если та еще не слышала об этом, — что видели, как они ужинали вместе. Ужин этот так затянулся, что до дома они уже не добрались и сняли два номера в гостинице. Более того, Мейбл утверждала, что они пользовались только одним из этих номеров.

 Услышав об этом, Катарина смеялась с полчаса. Что же до Касси, то ей все происходящее отнюдь не казалось таким уж забавным. Но самая поразительная перемена состояла в том, что соседи уже не держали на нее зла. Маккейли-старший даже прислал короткую записку со словами: «Буду рад любому вашему вмешательству в мои дела». Но даже это не подняло настроения Касси. В эти дни ничто не могло развеселить ее и отвлечь от тягостных раздумий.

 Она тосковала по Ангелу.

 Когда Катарина поняла, что ее дочь действительно страдает, она предложила Касси на обратном пути домой сделать крюк и заехать на несколько дней за покупками в какой-нибудь большой город, может быть, даже в Нью-Йорк.

 — Лучше уж тогда в Сент-Луис! — выпалила Касси, удивившись своим словам.

 — Как захочешь, девочка. Кстати, там же мы могли бы заглянуть к нотариусу и оформить документы, необходимые для развода. Нет смысла заниматься этим в Вайоминге, чтобы все узнали о твоем замужестве.

 Касси промолчала, хотя ей ужасно хотелось спросить:

 «Уж если тебя так вдохновляет процедура развода, то почему ты сама до сих пор не разведена?»

 Но спрашивать об этом было бы бестактно, хотя порой ей хотелось быть именно бестактной. Некоторая доля наглости не повредила бы при общении с определенным типом людей.

 Мама, разумеется, желала ей только добра, но Катарина все же была слишком властной и самоуверенной, склонной принимать решения, не заботясь о мнении дочери.

 Раньше Касси никогда не возражала против этого, потому что знала: Катарина счастлива только тогда, когда может влиять на ход событий. Но пришло время, когда Касси поняла: она сама должна принимать ответственные решения. И поездка в Сент-Луис стала именно таким решением, пусть даже принятым под влиянием момента.

 Отправка телеграммы была вторым поступком, о котором Касси не потрудилась сообщить матери. Идея отправить телеграмму не выходила у нее из головы. Наконец она решилась: телеграфировав о своем приезде в Сент-Луис, просила частное сыскное агентство Пинкертона связаться с ней во время ее пребывания в городе для того, чтобы выяснить: можно ли что-либо предпринять для розыска родителей Ангела? В конце концов, решила она, сам он почти наверняка отказался от дальнейших попыток найти их, а ей очень хотелось, чтобы Ангел нашел своих родителей. Способствовать воссоединению распавшихся семей — это было в ее характере.

 Касси и Катарина выехали из Коулли в первых числах нового года. После того как отношения с соседями Чарльза счастливым образом наладились, Касси была уверена, что теперь сможет приехать к отцу в любое время. Но она совершенно не ожидала услышать при отъезде слова папы о том, что он, вероятно, сам заглянет к ним на Север с визитом на месяц-другой; и уж тем более не надеялась увидеть при этом едва заметную улыбку мамы.

 Итак, в том амбаре между ними действительно что-то произошло. И нераскрытая тайна этого происшествия — вот, пожалуй, единственное, что могло сейчас отвлечь Касси от мыслей об Ангеле. От мамы ничего узнать не удалось, но, возможно, она просто шла не тем путем.

 Касси вспомнила, как удивилась, когда впервые поняла, что молодые Кэтлины и Маккейли ничего не знают о причине вражды между их семьями. Но Касси настолько привыкла не вмешиваться в личную жизнь своих родителей, что прежде ей даже не приходило в голову, насколько странно их отношения выглядят со стороны, — она оставалась просто незаинтересованным наблюдателем. Теперь она решила, что пора положить этому конец.

 Но переполненный дилижанс не располагал к доверительным беседам, поэтому Касси дождалась, когда они добрались до железной дороги, чтобы ехать дальше на восток с большим комфортом и в относительном уединении. В первый же день их путешествия на поезде она начала разговор в вагоне-ресторане, специально затянув десерт и дождавшись, когда ресторан начал пустеть.

 Прошло уже больше недели после их отъезда из Коулли, и Касси не терпелось испробовать новую стратегию. С совершенно невинным видом она спросила у матери:

 — Как получилось, что вы с папой разлюбили друг Друга?

 Катарина едва не поперхнулась вишневым коблером[3] .

 — Касси, что за вопрос?

 Дочь пожала плечами:

 — Думаю, мне следовало задать этот вопрос много лет назад.

 — После той «вечеринки» в амбаре у твоего отца ты стала чересчур самоуверенной или просто нахальной.

 — Ты так думаешь? Я всего лишь пытаюсь…

 — Не пытайся провести меня, милая.

 — Не уходи от вопроса, мама. Я спросила без всякой задней мысли и полагаю, я имею право задать этот вопрос.

 — Он чересчур… личный.

 Катарина по-прежнему хотела уйти от ответа. Касси прекрасно понимала это, но решила, что на сей раз настоит на своем.

 — Но я все же не какая-нибудь любопытствующая соседка, а твоя дочь. А он мой отец. И о том, что произошло между вами, мама, ты должна была рассказать мне давно. Почему ты разлюбила его?

 Катарина уставилась в окно на скучный зимний пейзаж, в котором не было совершенно ничего интересного. Касси по опыту знала, что из матери теперь не вытянуть ни слова. Такова была ее манера поведения. Если ей не удавалось припугнуть собеседников настолько, что те сами прекращали нежелательный разговор, Катарина просто переставала обращать на них внимание.

 Поэтому Касси чрезвычайно удивилась, когда несколько минут спустя мать задумчиво проговорила:

 — Я и не переставала любить его.

 Касси была готова услышать что угодно, но не это. Она не верила своим ушам и теперь не знала, что ответить.

 Катарина по-прежнему глядела в окно, но она прекрасно понимала, какую бурю чувств вызвали в душе дочери ее слова.

 — Я знаю, что в это просто невозможно поверить, — снова заговорила Катарина.

 — Ты права, мама. Никто из знающих тебя людей даже не сомневается, что вы с отцом ненавидите друг друга. Да и я не понимаю…

 — Знаю, что не понимаешь. Откровенно говоря, я и сама этого не могу понять, — вздохнула Катарина. — Злоба и обида — очень сильные чувства. Как, впрочем, и страх. Эти чувства могут подвигнуть тебя на самые невероятные поступки. Так вот… Злоба, обида и страх владели моей душой много лет.

 И снова Касси не поверила своим ушам.

 — Страх, мама? И это говорит женщина, которая, стоя в Шайенне посреди улицы под градом пуль, летевших со всех сторон, собственноручно пристрелила двоих бандитов из той четверки, что ограбила банк? Кажется, один из налетчиков держал в руках мешок с деньгами, верно? Да ведь ты одна из самых бесстрашных женщин на свете!

 Наконец Катарина отвела взгляд от окна и посмотрела на Касси. Губы ее сложились в полуулыбку.

 — У меня самой в том банке лежало довольно много денег. Поэтому было нелепо просто стоять и смотреть, как их пытаются украсть. Но я никогда не говорила, что ничего не боюсь.

 — Тогда чего же ты боялась?

 — Касси…

 Касси, зная этот ее тон, поспешно проговорила:

 — Теперь ты не можешь замолчать, мама. Я сойду с ума, если не услышу конца этой истории.

 Катарина, обескураженная, смотрела на дочь.

 — Ты набралась упрямства от своего отца.

 — Скорее от тебя.

 Мать снова вздохнула, в который уже раз.

 — Ну ладно, но сначала тебе следует узнать, что я очень хотела иметь детей. После того как мы с отцом поженились, я каждый месяц плакала, когда… когда понимала, что снова не беременна. И когда это наконец случилось, я почувствовала себя счастливейшей из женщин. Мне казалось, что все эти девять месяцев я так и прохожу с радостной улыбкой на лице.

 Касси с большим трудом могла представить себе эту картину. Потому что, сколько она себя помнила, ее мама чрезвычайно редко улыбалась.

 — Но при чем здесь страх?

 — Это пришло позднее. Видишь ли, я совершенно не могла себе представить, что значит рожать. Моя мама умерла, когда я была еще ребенком, так что она никогда мне об этом не рассказывала. Твой отец и я… мы тогда только что переехали в Вайоминг, у меня не было там подруг, которые могли бы мне все объяснить и подготовить к родам. К тому же я еще ни разу не видела, как женщины рожают. И была настолько наивна, что, когда отошли воды, решила: все уже позади. Но тут-то все и началось. И прежде всего — боль. Ты не могла, естественно, видеть себя в тот момент, но доктор потом сказал мне, что ты была одним из самых крупных младенцев в его практике. Сами же роды длились около двух суток. За это время я раз десять прощалась с жизнью. По крайней мере мечтала об этом. В какой-то момент доктор потерял надежду, так слаба я была. Но ты все же появилась на свет.

 Я даже не помню, как именно это происходило, поскольку находилась в полубессознательном состоянии. А тут еще и послеродовые осложнения. У меня были множественные разрывы. Никак не останавливалось кровотечение… Не смотри так на меня.

 Касси сильно побледнела.

 — Ты в этом совершенно не виновата. Уж если ты хочешь знать, правду, я не нашла бы в себе сил, чтобы поправиться, если бы не знала, что нужна тебе.

 — Но мама…

 — Никаких но, — отрезала Катарина. — Теперь ты понимаешь, почему я не хотела рассказывать тебе все это? Но твоей вины в том нет, и ты должна поверить мне, девочка: я никогда и не винила тебя. Хотя винила твоего отца. Я знаю, что была в данном случае не права. Подобные вещи случаются. И в этом никто не виноват. Но тогда я была не в состоянии рассуждать здраво.

 Катарина внезапно рассмеялась. Но в ее смехе звучала горечь.

 — Я до сих пор раздумываю: может, жизнь сложилась бы совершенно по-другому, если бы все то, что мне пришлось пережить, стало мне известно немного раньше? Удивительное дело. Стоит только какой-нибудь женщине — даже совсем незнакомой — увидеть тебя с ребенком, как она начинает говорить о пережитом во время родов. Если бы все то, что мне пришлось впоследствии выслушать, я знала раньше, то была бы гораздо лучше подготовлена к родам. Знала бы, что первые роды — самые трудные, но испытанная боль скоро забывается, что женщины с узкими бедрами, как у меня, порой рожают еще тяжелее. Я знала бы все это да еще то, что ребенок привносит в жизнь ни с чем не сравнимую радость, а это стоит таких страданий.

 — Да, стоит, — продолжала Катарина, немного помолчав. — Я никогда не жалела, что родила тебя, Касси. Но после всего, что пережила, я уже не хотела больше рожать и добилась своего. Сказала твоему отцу, что пристрелю его на месте, если он хотя бы подумает посягнуть на мою постель.

 Глаза Касси расширились.

 — Полагаю, он не пришел от этого в восторг?

 — Да, разумеется.

 — И что же?

 — С этого все и началось. Видишь ли, я ведь не попросила его просто дать мне время прийти в себя. Я просто сказала; больше это не повторится. Сначала он был очень внимателен ко мне, думал, наверное, что я изменю свое решение. Но прошло восемь месяцев, и он в конце концов потерял терпение. Теперь я не могу винить его за это, хотя тогда винила. Мне представлялось, что если я не хочу больше заниматься любовью, то и он может с легкостью отказаться от этого. Теперь-то я понимаю, что ошибалась. Но тогда я была очень молода, меня переполняли эмоции, и я вела себя глупо.

 — И чем же все это закончилось — отец молча дулся на тебя?

 — Нет, когда он убедился, что мое решение неизменно, он просто стал наведываться к Глэдис.

 Касси приходилось слышать про заведение Глэдис. Лет семь назад оно сгорело, и «мадам» перебралась в какой-то другой город. Но в свое время она была хозяйкой одного из самых шикарных публичных домов в Вайоминге. Мужчины порой и сейчас вспоминали о нем, но Касси просто не могла представить себе, что и ее отец ходил туда.

 — Ты не ошибаешься? — спросила она.

 — Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что я могла бы разрушить брак на основании одних только подозрений? Тогда в Шайенне жил один человек. Теперь я уже не помню, как его звали, но он был очарован мной и все время надоедал вопросом: когда же я уйду от твоего отца к нему? Он докучал мне даже тогда, когда я должна была вот-вот родить. Он решил, что лучший способ убедить меня уйти к нему — это рассказать о том, что весь город видит, как Чарльз ходит к Глэдис.

 — Тоже мне… доброжелатель, — нахмурилась Касси.

 — Согласна. Если я верно помню, я разбила себе костяшки пальцев о его челюсть. В благодарность за эту информацию. И никогда больше не встречалась с ним. Но как бы то ни было, я просто сходила от этого с ума и прямо спросила твоего отца, правда ли это, а когда он не стал отрицать — предложила ему убираться вон. Он не ушел. Тогда я запретила ему разговаривать со мной.

 — И с тех пор вы не перемолвились ни словом…

 — Я не могла уступить, Касси, — немного смущенно проговорила Катарина. — Я не из тех женщин, которые прощают. Да, знаю такое за собой. То, что сказала эта Дороти, — чистая правда. Твой отец может радоваться, что я не пристрелила его тогда на месте. Как-то поздним вечером я сама отправилась к Глэдис, чтобы выяснить, к какой из ее женщин ходит мой муж. Я была готова пристрелять ее. Но Глэдис по-настоящему заботилась о своих девушках. Она мне ничего не сказала.

 — Но ты говорила, что никогда не переставала любить его, — напомнила Касси.

 — С этим я тоже ничего не могла поделать. К тому же сознавала, что сама виновата во всем, но, я просто не могла забыть и простить. Страх и гнев — чертовски сильное сочетание. Никогда не позволяй этим чувствам овладеть твоей душой, как это случилось со мной.

 Касси задумчиво покачала головой. Она сочувствовала и отцу, и матери. В таких ситуациях нет и быть не может правых и виноватых. Но ведь теперь они снова стали общаться друг с другом, напомнила себе Касси. Что-то заставило их забыть старую обиду.

 — Мама, но что произошло между вами той ночью в амбаре?

 — Не твое дело.

 Сообразив, что мать уже пришла в себя и теперь ее ничем не проймешь, Касси невольно рассмеялась. И оставалась в прекрасном настроении еще несколько часов. Но именно этим вечером она поняла, что у нее нет никаких причин откладывать дело с разводом. Она не забеременела.