Глава двадцать девятая

 Капитан заставил ее теряться в догадках. Что же, это была неплохая тактика. Не успела она спросить, что он имел в виду, когда заявил, что Паппи не пострадает, как Кристоф позвал Бориса.

 – Накорми девушку, – велел он слуге, – и охраняй как зеницу ока. Никого не впускай и не выпускай.

 Борис скривился, когда запирал дверь за своим хозяином. Сыграть на его угрызениях совести, как собиралась Алана, не получится. Но хуже всего, что Кристоф разгадал ее замысел. Но куда, по его мнению, она направилась бы, если бы сбежала? Домой? Что ж, она могла бы. Алана оказалась в тупике. Она рассказала ему все, что могла, а он по-прежнему считает ее самозванкой, так что войну ей не остановить.

 Еда уже ожидала ее. Борис поставил на стол куда больше, чем она могла съесть. Может быть, он ждал возвращения Кристофа, который разделит с ней трапезу? А вот она не ждала. Она предполагала, что он снова отправился допрашивать вора или решил послать в город новых людей шпионить за Генри. Но до того как попасть в приют, Генри обитал на улицах Лондона. Он знал, как избавляться от преследователей, воров и тех, кто слишком внимательно за ним наблюдал. Алана надеялась, что он не утратил своих навыков.

 Но Кристоф действительно вернулся, пока она ела. Она отметила его недовольный вид, когда он сел за стол и принялся наполнять тарелку разнообразными кушаньями, принесенными Борисом.

 – Вор заговорил?

 – Его зовут Ренье, и да, у нас получилась гораздо более содержательная беседа, когда я предложил ему жизнь в обмен на имена сообщников. Он признался, что некий Альдо платил ему за сообщения о действиях гвардии, о наших передвижениях и за прочие сведения, которые могли быть полезными нашим врагам. Он также выдал имя второго предателя, который, к сожалению, успел улизнуть.

 – Что ж, по крайней мере, одного ты знаешь. Почему тогда выглядишь таким расстроенным?

 – Потому что Альдо был убит прошлой ночью, и я опять остался с пустыми руками.

 – Ты избавился от двух изменников. Это явный прогресс в сравнении со вчерашней ситуацией.

 – Да, это так.

 – Раз Ренье выторговал себе жизнь, то он признал, что хотел убить меня?

 – Нет, твердит, что пытался только напугать. Я склонен ему верить.

 – Верить предателю, а не мне?! Премного благодарна! – сердито выкрикнула она.

 – Ты даже не пытаешься понять, в каком затруднительном положении я нахожусь. Твоя история не так уж необычна. Я слышал ее уже несколько раз с небольшими вариациями.

 – Я понимаю твои трудности. Никто не предполагал, что так получится. Паппи был уверен, что меня отведут прямиком к отцу, а уж у него-то не возникнет ни малейших сомнений насчет того, кто я такая. Доказательством должен был послужить браслет. Ты действительно считаешь, будто столь изысканное украшение могло быть скопировано теми, кто никогда не видел оригинала? Детали слишком тонкие, а специально подобранные драгоценные камни образуют радугу цветов. Такую вещь мой отец, безусловно, узнал бы. Но браслет был похищен, так что вместо этого я столкнулась с тобой и твоими сомнениями, что ставит меня в такое же затруднительное положение.

 Алана завершила свою речь вздохом. Кристоф предпочел не заметить этого, сказав:

 – Ты, разумеется, понимаешь, что эта история не твоя собственная, а рассказанная тебе Паппи. Что, если он тебе солгал?

 – Он не стал бы.

 – И все же?

 Алана выгнула черную бровь:

 – Выходит, он восемнадцать лет растил меня с единственной целью напичкать сфабрикованными сведениями? С какой целью?

 – Мужчина, любой мужчина, который входит в абсолютное доверие к монарху, обретает власть. Власть – весьма действенная мотивация.

 – Верно, – согласилась она. – И все же восемнадцать лет – слишком долгий срок, до которого кто-то из нас – я, Паппи или мой отец – мог не дожить. К тому же следовало быть уверенным, что за все это время мой отец не произведет на свет наследника мужского пола, который станет следующим королем. – Она покачала головой. – Я знаю Паппи. Он не солгал мне. Я была бы этому только рада. Любая иная история устроила бы меня больше, чем та, которую он рассказал.

 – Противоречишь себе, Алана? Ты сама говорила, что он оказался не тем, за кого себя выдавал.

 – Ты вырываешь сказанное мной из контекста, пытаясь придать моим словам иной смысл. Меня шокировало его прошлое. Как и мое собственное. Но это не отрицает того, что он изменился. Паппи стал совсем другим, он был другим все годы, на протяжении которых я его знала.

 – Ты уникальный человек, – объявил Кристоф к полному удивлению Аланы. – У тебя на все имеется готовый ответ, верно?

 Алана адресовала ему слабую улыбку:

 – Спроси себя, почему? Подумай, запинается ли человек, который говорит правду? А вот если бы я лгала, тогда да, пришлось бы согласиться, что я уникальная.

 Он рассмеялся:

 – Знаешь, ты совсем не похожа на восемнадцатилетнюю девушку.

 Она с любопытством уставилась на него, гадая о причине такого веселья, и спросила:

 – Почему ты так считаешь?

 – Большинству юных аристократок твоего возраста далеко до таких взрослых мыслей, а в тебе нет ничего детского.

 Теперь рассмеялась она:

 – Возможно, потому, что со мной никогда не обращались как с ребенком.

 – Никогда?

 Она пожала плечами.

 – Полагаю, несмотря на то, что Паппи быстро привязался ко мне, он всегда помнил, что в один прекрасный день я могу стать королевой, и из-за этого обращался со мной не так, как с обычными детьми. – Тут в мозгу Аланы всплыло одно старое воспоминание, которым она решила поделиться. – Правда, однажды он позволил себе проявить свои чувства. Как-то я вывихнула палец на прогулке в одном из лондонских парков. Я заплакала, как и положено маленькой девочке. Тогда мне было лет шесть. И это был первый случай, когда я испытала столь сильную боль. Пока доктор осматривал мой палец, Паппи держал меня на руках и рассказывал всякую чепуху, чтобы отвлечь. И я хохотала, хотя по моим щекам струились слезы.

 – Ты все еще любишь его, верно?

 Это было произнесено так ласково, что у нее чуть не выступили слезы на глазах. В ней сразу же проснулась осторожность. Это его новая тактика, заключающаяся в том, чтобы играть на ее тонких струнках? Нельзя было позволить ему догадаться, что это действует.

 Алана ответила вопросом на вопрос:

 – Как можно перестать любить человека, которого любил всю жизнь? То, чем он когда-то занимался, ужасно, но это никак не касается того человека, который меня растил. Не знаю, что еще сказать, чтобы убедить тебя, что он больше не убийца.

 – Разве? Не ты ли говорила, что он приехал сюда убить твоего врага?

 – Это не одно и то же. Он защищает меня и моего отца. И тем самым, капитан, выполняет вашу работу.

 Он не только не рассердился, но улыбнулся ей:

 – Прекрасный ответ, Алана!

 Ей не понравилась его улыбка. Потому что она привлекла ее внимание к губам Кристофа и заставила думать о совершенно посторонних вещах. Хотелось бы ей, чтобы он не был так чертовски красив! Если бы он был старым или уродливым и не имел бы такого идеального сложения, то насколько легче было бы общаться с ним! Но его привлекательность была слишком выразительна. И слишком часто давала о себе знать.

 – Мы должны обсудить, как избавить тебя от всех обвинений, – внезапно произнес он.

 Это было неожиданное заявление с его стороны, и Алана мгновенно насторожилась.

 – Чтобы ты смог меня отпустить?

 – Нет.

 – Тогда в чем смысл?

 – В том, чтобы уберечь тебя от тюрьмы, когда все кончится, да и твоего опекуна заодно.

 Алана резко подалась вперед и нахмурилась:

 – Ты уже упоминал об этом раньше, не вдаваясь в объяснения. Чего именно ты добиваешься?

 – Я склонен думать, что тебя одурачили и что советники Брасланов значительно поумнели, чтобы затевать нечто в этом роде.

 – Одурачили? Каким образом?

 – Твоего опекуна подкупили или заставили, возможно, применив угрозы в твой адрес. Ему внушили эту сказочку, включая историю Леонарда Кастнера, известного в качестве главного подозреваемого по этому делу, так же как и историю Растибона, самого известного убийцы того времени. Я верю, что он лубиниец, возможно, один из впавших в немилость аристократов, решивший начать все заново в другой стране, вместо того чтобы прозябать на родине, – что соответствует тому, что он рассказывал тебе в детстве. Он мог поддерживать связь со здешними старыми друзьями, так что Брасланы узнали и о нем, и о его племяннице подходящего возраста. Подумай, Алана! Все, что ты рассказала мне, поведал тебе он, да и то совсем недавно. И если он действительно считал, что тебя могут убить, если ты не поверишь этой сказке, то постарался хорошенько приукрасить ее, вплоть до признания в том, что когда-то он был убийцей.

 Алана потратила несколько секунд на то, чтобы увязать все услышанное воедино, но что-то тут не сходилось.

 – Если это устроили Брасланы, то зачем еще и мятежники? – осведомилась она. – Или хочешь сказать, оба заговора не связаны между собой?

 – Очень связаны и дополняют друг друга. Их пропаганда просто подготовила твое эффектное появление.

 – А война?

 – Если они сумеют вернуть корону, то полное уничтожение им ни к чему. Чем больше народу погибнет, тем меньше подданных останется. Дело вовсе не в войне, Алана, а в том, чтобы посеять в людях недовольство нынешней властью, чтобы они были готовы снова утвердить Брасланов на троне. Ты их последняя козырная карта. Если ты преуспеешь, если Фредерик действительно объявит тебя своей дочерью, его обвинят в том, что он пытается обмануть народ с помощью фальшивой принцессы. За этим могло бы последовать два возможных результата: мгновенное восстание, которое закончилось бы его смертью или отречением от трона. В этом весь смысл этой истории, и ты сама это говорила, когда утверждала, что приехала, чтобы предотвратить войну. Ты ведь не отказываешься от своих слов?

 Такая версия потрясла ее. Она звучала правдоподобно, если не считать того, что Паппи никогда бы не согласился на такое. Он сказал бы ей правду и увез бы подальше от опасности, даже если бы это означало покинуть Англию и найти другое убежище. Он, конечно, не стал бы ей лгать и заставлять участвовать в столь жестокой интриге.

 – Я понимаю, почему твоя история тебе нравится больше моей, – задумчиво произнесла Алана. – Ты скомпрометировал дочь короля. И тебя ждет его гнев, когда мы наконец воссоединимся.

 – Если это окажется правдой, я буду вынужден смиренно просить тебя о прощении.

 При этой мысли он нахмурился. Почему, если он уверен, что подобного не случится?

 – А ты способен на смирение? – с любопытством спросила она, но тут же заверила: – Никогда не прощу тебя, даже если ты согласишься унизиться.

 Он помрачнел еще сильнее.

 – Окажись ты принцессой, моя семья снова попала бы в немилость из-за меня, а мне пришлось бы отправиться в добровольное изгнание из Лубинии за должностное преступление. К счастью для моей семьи, этому не бывать.

 В его голосе звучала прежняя убежденность, так сильно раздражающая Алану.

 – Мне следовало согласиться с тобой и покончить с этим, – буркнула она. – Но есть маленькое несоответствие между твоей историей и действительными событиями, что доказывает правоту Паппи. Я не собиралась упоминать об этом, поскольку Паппи не был уверен, что сумел донести до моего отца правду. Если этого не случилось, ты вполне можешь заявить, что все это ложь, и тогда станешь отрицать любое мое утверждение. Но поскольку это и так уже происходит, и я не знаю, чем еще тебя убедить, то выслушай меня, на тот случай если мой отец все же знает правду.

 – Довольно! Говори же!

 О боже, подумала Алана, а ведь он по-настоящему разозлился. Только потому, что она не запрыгала от радости, услышав его предположение, что она может оказаться «невиновной»? Или потому, что она сказала, что не простит его? Вероятно, для Кристофа важно, чтобы она не  оказалась принцессой, как раз из-за его ужасного обращения с ней. Может быть, этим вызвано его неприятие? Почему-то при этой мысли ей стало не по себе.

 – Алана, – мрачно произнес он.

 – Ладно! Но я предупреждала, что это может не привести никуда. Несколько месяцев спустя после моего похищения из дворца Паппи был настолько тронут горем моего отца, что послал ему письмо. Он заверил его, что будет беречь меня, пока Фредерик не выяснит, кто хотел моей смерти. Больше ни один человек не должен был знать о том послании. Если оно действительно попало к моему отцу, это доказывает, что Паппи тот человек, за которого себя выдает, а я та, кем он меня называет.

 Гнев покинул лицо Кристофа. Алана не понимала, почему, пока он не сказал:

 – Тебе следовало упомянуть об этом раньше.

 – Так ты знаешь?

 – Нет, но скоро узнаю.

 Он резко повернулся и вышел из комнаты. Алана сразу догадалась, куда он направился, и ощутила в животе тошноту дурного предчувствия. Если то давнее послание дошло до короля, то сейчас он придет сюда вместе с Кристофом, и она наконец встретится с отцом…